Недетское лицо войны

Он на семь лет старше Победы – отметил 8 мая своё 80-летие. Уроженец Киева, глазами ребёнка видел войну с первых её месяцев. Неординарна и послевоенная биография юбиляра. В ней отразилась судьба лучших представителей целого поколения советских инженеров, поднявших из руин народное хозяйство, создавших образцы великолепной техники, а кроме того – людей многосторонних интересов и разнообразных увлечений. Мой собеседник – Анатолий Мозжухин, инженер-конструктор, заслуженный машиностроитель Украины, академик Академии инженерных наук, а сегодня ещё и заметная личность в современном литературном процессе, лауреат медали «Миротворец славянского мира» от Европейского форума мира. Многое в его биографии – родом из детства, в том числе военного.

Часть 1. Война

– Анатолий Александрович, в одной из ваших книг вы пишете, что помните себя с двух с половиной лет…

– Да. Вот только один пример. Я родился и до трёх лет рос на Подоле. Как-то бабушка оставила меня во дворе дома на соседку, а сама пошла в детскую молочную кухню. Соседка занялась своим чадом, я и рванул за бабушкой. Вхожу в молочную кухню – бабушка так и присела. Через несколько лет вспоминали этот эпизод, и вдруг мне говорят: ты помнишь неправильно – вход в молочную кухню с другой улицы. Но тут кто-то вспомнил, что после войны молочную кухню перестроили, а до войны вход был с другой стороны. Оказалось, это взрослые забыли, а не я…

– Так же ясно помните и начало войны?

– Только то, что связано со мной. Помню, что говорили и как вели себя взрослые. Многие были уверены, что война ненадолго: месяц-два – и мы победим. Мама работала в управлении речного пароходства, флотилию мобилизовали для нужд фронта, а в сентябре 1941-го, когда стало ясно, что Киев не удержать, поступил приказ затопить все суда, чтобы не достались врагу. Этим мама и занималась. Жили мы тогда на брандвахте-дебаркадере у Днепрогэса. Днепрогэс тоже бомбили, мы питались глушёной рыбой. Уходили речники с последними частями отступающих советских войск, ночью, пешком. Я на плечах у мамы. Рядом бабушка с мешками. А нас догоняли раскаты приближающегося боя. Кто-то из бойцов взял меня на броню танка. Оттуда я смотрел на до сих пор невиданное зрелище – фейерверки трассирующих пуль… Потом танки ушли вперёд, а мы вышли к стоящему в лесу эшелону. «Стой, кто идёт?» – «Свои». Память запечатлела эти слова: мы – свои. Эшелон вывозит танки на ремонт. Они стоят на открытых платформах, на которых размещаемся и мы. Меня устроили под танком, по пути опять бомбили. Потом Саратов, куда мама с другими киевскими речниками была командирована на обеспечение военных перевозок по Волге.

На Волге тоже бомбили. По команде «Воздух!» мы прятались в бомбоубежищах, вырытых в земле, в темноте, на ощупь – светомаскировка! – разыскивая свободное место. От взрывов земля сотрясалась и сыпалась на голову сквозь щели бревенчатого перекрытия. О том, что воздух – это не самолёты в небе, а то, чем мы дышим, я узнал значительно позже. И «лишние» вещи, прихваченные бабушкой против воли мамы, не оказались лишними: что-то пришлось выменивать на продукты, спасаясь от голода. Запомнился графин с узким горлом с гречишным мёдом, который можно было достать только тонкой палочкой. Возможно, он спас мне жизнь… Мама день и ночь пропадала в порту. Бабушка болела. Помню кукольный театр в детском саду: девочка купалась в ванне – недостижимая мечта для нас! О том, что происходило в Киеве во время оккупации – о массовых расстрелах и угонах людей на работы в Германию, – узнал, уже став взрослым.

– Что потом?

– Возвращение в Киев вместе с наступающими войсками. Речникам был дан приказ спешно возродить Днепровскую флотилию. Везли с собой два мешка вяленой воблы – основной нашей пищи. Киев лежал в руинах. Развалины вокруг уцелевшего дома на Бессарабке, куда нас вселили 11 ноября 1943-го, ещё дымились. В феврале умерла бабушка. Похоронили на Байковом кладбище. Везли на телеге, запряжённой старой клячей. Досок на гробы не было. Кладбищенский работник с помощью возницы легко опустил в яму завёрнутую в простыню бабушку. Ни венков, ни ограды, ни креста, только холмик и маленькая табличка.

– Киев начали восстанавливать сразу после освобождения?

– И активно использовали немецких военнопленных – я сам видел их на Крещатике, под конвоем разбирающих завалы и мёрзнущих в лёгких шинельках. Наши подчищали за ними весной, когда потеплело. В апреле 1944-го в городской филармонии прощались с Ватутиным, командующим 1-го Украинского фронта, бравшего участие в освобождении Киева и противостоявшего немецкому контрнаступлению. Не дал Ватутин фашистам вернуть Киев. И киевляне проводили полководца в последний путь достойно. Его, выходца из крестьянской семьи, прошедшего путь от рядового до генерала армии, даже генералы вермахта уважительно называли гроссмейстером. Но, конечно, это я узнал уже позже, а тогда был в филармонии с мамой. Гроб несли Хрущёв и другие руководители, которых я тогда тоже не знал. Мама работала допоздна и как-то, возвращаясь с работы усталой, в темноте попала под мотоцикл, получив тяжёлые травмы. За светомаскировкой следили строго. За малейшую щель в окне сажали. Мамина сотрудница подпала под такое наказание…

– Каким запомнился День Победы 1945-го?

– Самое яркое впечатление – салют Победы. Я смотрел на него с балкона, и мне казалось, что неба не видно – оно целиком закрыто разноцветными ракетами. Это был самый большой и красивый праздник в моей жизни. Я вспоминаю этот салют каждый год в День Победы над фашистской Германией… А потом на майдане видел исполнение приговора военного трибунала. К казни через повешение были приговорены три немецких генерала, один подполковник и восемь младших чинов, руководителей и исполнителей массовых расстрелов и карательных акций.

– Это была публичная казнь?

– Да. Все предприятия города должны были обеспечить присутствие своих работников. И детей было много. Да и родителям, пришедшим по приказу, просто некуда было детей девать… На площади стояла виселица. Немцев подвезли к ней на шести грузовиках. Советский полковник зачитал приговор. Немцам, стоящим в кузове, накинули петли на шею – и машины отъехали. А мы смотрели, как они болтаются в петлях…

– Да, то ещё зрелище для семилетнего мальчишки?..

– Меня не раз спрашивали об этом… А знаете, потрясения не было. Время было жестокое. Даже дети понимали – это враги, которые пришли на нашу землю без спроса, с оружием в руках, и если с ними такое делают – они того заслужили… В конце концов за один Бабий Яр весь киевский гарнизон заслуживал повешенья… В некоторых местах в толпе даже аплодировали. И ещё. В толпе стояли специально подготовленные люди – партработники или, может быть, от НКВД. Они громко комментировали: этот – такой-то, приговорён за то-то, а этот – за то-то.

– Ваш отец погиб на фронте?

– Я и сам так думал, но, видимо, он стал жертвой репрессий 1937 года. В 1948-м в Киев приехал в командировку бывший однокурсник мамы. За чаем начали воспоминать однокашников, был раскрыт семейный альбом… И вдруг: «Что же ты фотографии врагов народа хранишь?» И тут же я услышал от матери: «Марш на улицу». А вернувшись, увидел, что фотографии, которые и сам охотно рассматривал, разорваны в клочья и выброшены в мусор… Мама избежала участи мужа, уехав из Москвы в Киев, а я… я до 14 лет прожил без свидетельства о рождении… О предках по маминой линии кое-что знаю, мама первая в роду получила высшее образование. Об отце – вообще ничего…

– Когда жизнь в Киеве начала налаживаться?

– Не сразу. Одним из самых острых был квартирный вопрос. Начали возвращаться киевляне, пережившие войну в Средней Азии и Сибири, обнаруживали, что их квартиры уже заняты. Возникали конфликты. Появилось новое слово – «взятка». Возможно, кто-то считал, что и нас с мамой переселили с Бессарабки обратно на Подол за взятку. Смешно! Нас опять поселили в коммуналке. Зимой катастрофически не хватало дров и угля, поэтому все, хотя это были разные семьи, ночевали на кухне, где было теплее. На столах и под столами, навалом. На сдвинутых стульях и табуретках. Были печь с котлом (куб) и ванна. Топили «баню» раз в неделю – если хватало дров. Мылись, не меняя воду, только подогревая. Первыми – дети. Потом – взрослые. Последними – старики, после которых вода была уже тёмно-серого цвета. Была плита, на которой варили обеды. Нехватку дров компенсировали примусы, но за керосином приходилось выстаивать длинные очереди. Как и за хлебом по карточкам… Мама каждое лето отправляла меня в пионерский лагерь в Пуще-Водице. Земля вокруг Киева была нашпигована минами и неразорвавшимися боеприпасами. Если в лесу гремел взрыв, бледные от страха пионервожатые объявляли построение и трясущимися руками пересчитывали своих подопечных… Мама умерла в 1970-м. От болезней, нажитых в годы войны, а ей не было ещё и шестидесяти. Заслуженный человек – семь медалей! Звание капитана 3-го класса (по воинской табели – майор!) – но отдельную квартиру так и не получила… В октябре
1948-го по газопроводу Дашава – Киев пришёл газ. Через двенадцать лет после войны отменили карточную систему. Отсюда можно вести отсчёт новой послевоенной жизни.

Часть 2. Мир

– Анатолий Александрович, вы создатель широчайшего спектра сварочного и смежного оборудования – и что ни разработка, то изобретение – для многих отраслей машиностроения, атомной энергетики, металлургии и даже для сварочных работ в космосе. Внесли вклад в теорию и практику изобретательства. Автор научно-технических публикаций. Признаны учёным миром и государством: медали Национальной академии наук, почётные грамоты, звание заслуженного машиностроителя. Да ещё перворазрядник и инструктор по подводному спорту – принимали участие в самых экзотических экспедициях. Плюс кинолюбитель, занимавший призовые места на всесоюзных и всеукраинских конкурсах, и участник Первого съезда кинематографистов Украины 1963 года – один из создателей украинского Союза кинематографистов. Но об этом можно прочитать в других источниках – хотя бы в украинской «Википедии». Я же хочу спросить о другом…

– Давайте начнём с инженерной деятельности. Институт электросварки им. Патона, в котором я имел честь работать долгие годы, занимал ведущие позиции не только в СССР, но и в мире. Мы успешно конкурировали с такими монстрами, как «Дженерал электрик», «Карл Дойч» и другие. Наши разработки получали золотые медали международных промышленных выставок. Включались в проекты фирм Fiat и Renault, «АвтоВАЗа» и «КамАЗа», компании «FSM» – производителя польского «Фиата». Ежегодно мы продавали лицензии на десятки миллионов долларов, а общий доход института оценивался семью долларами на каждый вложенный. И всё, что происходило в 1980-90-х, имело целью, я думаю, не только смену политического строя, как бы ни был он плох или хорош, но и ликвидацию нашего инженерно-технического превосходства, как следствие – и деиндустриализацию Украины.

– И всё же вернёмся к вам. «Краткая литературная энциклопедия» «Русского литературного центра» характеризует вас как философа, автора книги «Власть», как Первого Знаменосца Председателей земшара – вы получили это звание за популяризацию идей Хлебникова из рук поэта Вышеславского, третьего Предземшара, – и как фактического Предземшара после трагической гибели поэта Юрия Каплана, преемника Выше­славского…

– Это не так. Меня избрали только 14 января 2017-го на международном литературном фестивале «Звезда Рождества», весьма представительном, в присутствии духовенства. Хотя были более достойные кандидаты… Я преклоняюсь перед первым Предземшара Велемиром Хлебниковым – поэтом поэтов и гражданином. И не считаю его идею о Правительстве земшара литературной игрой. «Только мы, свернув ваши три года войны В один завиток грозной трубы, Поём и кричим, поём и кричим…» И сегодня уже не три, а четыре года идёт война, которая не нужна ни украинцам, ни россиянам, ни жителям Донбасса! Об этом должны «петь» и «кричать» литераторы.

– Однако, начиная со 100-летия Вышеславского, вы, развивая идею Хлебникова, нарекли Знаменосцами 18 литераторов. Дмитрия Стуса, сына поэта трагической судьбы Василия Стуса, Наталию Морозову-Мавроди (Луганск), Ивана Нечипорука (Горловка), Владимира Маслова (Мукачево), других представителей Конгресса литераторов и всемирно известных Марину и Сергея Дяченко, работающих сегодня в Калифорнии.

– Это право дал мне Вышеславский. Хлебников мечтал, что число Председателей достигнет 317-ти и на Земле воцарятся гармония и мир. Но я мог «награждать» лишь званием Знаменосца. И все награждённые его достойны.

– А то Знамя, которое вы когда-то своими руками сделали для Вышеславского?..

– В Запорожье. Передано Светлане Скорик, поэту и критику. Уже через четыре месяца, на мероприятии, посвящённом 80-летию со дня рождения Юрия Каплана, я передал ей, как более достойной, титул Председателя. И разделяю сказанное ею: это Знамя – символ мира и ответственности поэтов, духовных вождей народов, за то, чтобы человечество отвергло войну как способ решения проблем. Да и чисто по-человечески, согласитесь, мне, чьё детство пришлось на годы войны, невозможно смириться с мыслью, что сегодня опять идёт война.