Мой героический дедушка

Меня мои коллеги попросили вспомнить о моем героическом дедушке Виталии Георгиевиче Кузнецове. Я писала о нем в «УЦ», но сегодня это не его воспоминания, а мои – любящей и благодарной внучки.

Утро. Запах сирени, смешанной с тюльпанами, разносится по залитой солнцем квартире. Голоса дикторов Центрального телевидения. Праздничная суета. Разрывается телефон. Никто к нему не бежит – все знают, что звонят дедушке. Он идет уверенным, твёрдым шагом: «Спасибо, дорогой! Благодарю. Как сам?» На диване уже разложен костюм. Добротный, чёрный с отливом, с прикрученными планками орденов. Он достаётся из гардероба один раз в год – 9 Мая. Мы все бегаем и поправляем ему галстук. Мы, семья, разбросанная по разным городам, могли не приехать на Новый год или на день рождения. На День Победы – всегда. И дедушка, в десятый раз пройдя как бы ненароком мимо зеркала, выходит на парад. Последний парад моего дедушки, Кузнецова Виталия Георгиевича, был в 2010 году. Ему было 90 лет. Как раз тогда, в рамках проекта «УЦ» мы записывали интервью с ветеранами. И мне, конечно, выпало говорить с дедушкой.

С самого детства я знала много о Великой Отечественной войне. Никто специально не рассказывал, это было неотъемлемой частью жизни, частью истории семьи, частью того, что я потом назову «так воспитали». Я просто знала так же, как знала свое имя, что дедушка воевал на Финской войне, потом был отправлен на Ленинградский фронт, что был артиллеристом, что получил много наград, что надо бережно относиться к еде, особенно к хлебу, и что Победу он встретил в Чехии. И все. Больше ни он, ни бабушка ничего не говорили.

Знаете, дедушка вообще не говорил о войне и не вспоминал ее. Помню, было время, когда он, закрывшись в кабинете, что-то писал красивым мелким почерком (этот почерк – предмет зависти многих, выработался в Ленинградском кораблестроительном училище). Он писал, а потом убирал свои записи. Только много лет спустя бабушка нашла в столе целые тетради. Дедушка вспоминал бои, описывал в подробностях наступательные операции, тактику и стратегию. Часть этих записей вошла в книгу «Блокада Ленинграда».

Но мне хотелось сделать другое, живое интервью. И я подошла к дедушке с вопросами. Он, всю жизнь безумно любивший внимание, особенно прессы, по идее должен был рассказать много того, о чем никогда не говорил, а мы, по сложившейся семейной традиции, не спрашивали, не лезли, не бередили. Но настоящая пресса – фотографы и журналисты – в его понимании не могли иметь абсолютно никакого отношения к любимой внучке. Поэтому дедушка мне ничего не говорил. Переводил тему, уходил от ответов. Промучившись дня три, я попросила подругу Оксану Кашубу помочь – прийти с блокнотом, как «настоящий» журналист, и задавать вопросы. А я бы пряталась за дверью, подслушивая и записывая. Оксане удалось. Так мы узнали о финских «кукушках», о колодце с отравленной водой, о победном проходе по Европе и о дедушкином губернаторстве в одном австрийском городке в конце 1945 года, что вошло в статью «Мой героический дедушка».

О блокаде и о Ленинграде он и тогда говорил очень скупо и односложно. И я понимала, почему. Потому что с Ленинградом была связана безумно трагическая семейная тайна, о которой никто и никогда не вспоминал при нем. Как он это пережил в свои неполные 20 лет, непонятно. Точнее, понятно. Чтобы стать таким, как он стал в мирной жизни – сильным, правильным, честным и бескомпромиссным руководителем, – психика заблокировала страшные болезненные воспоминания. Иначе бы он сломался. Дедушку сломленным я не видела никогда. Высокий, статный, с очень громким командным голосом (во время войны он получил несколько контузий, и слух нарушился, поэтому он говорил всегда четко), он заходил домой, заполняя собой все пространство. Я им безумно гордилась.

Дедушка никогда не воспринимал 9 Мая как грустный праздник. Это было его торжество. Его Победа. Приходили люди, садились за праздничный стол, звенели бокалы, и продолжала пахнуть сирень, которую мы с подружками дарили дедушке, выискивая его в колоннах, идущих по Карла Маркса, и протискиваясь прямо в гущу ветеранов. К вечеру гости расходились. Мы включали концерт военных песен. Дедушка брал стул и садился рядом с телевизором. К нему никто не подходил. Уважали слезы сильного человека. Только тогда, раз в год, вечером 9 Мая он незаметно вытирал глаза тыльной стороной руки под песню «Журавли». А потом снова собирался и своим обычным бодрым голосом говорил: «А теперь программа «Время»!» И отсаживался на диван.

Я редко говорила тебе, дедушка, как сильно я люблю тебя и как я тебе благодарна. За то, что ты меня вырастил и воспитал. За то, что в моей жизни были парады, сирень и уважение к хлебу. За то, что ты стал мне вторым отцом. И теперь каждый год в Стокгольме мы ходим на парады с дочкой, чтобы она знала. Чтобы в ее шведской жизни тоже была сирень, «Катюша» и гордость за мою семью.

Анна Кузнецова.