Академик Володин: «Каждый год приезжаю в родную Богдановку»

Выдающийся историк Василий Осипович Ключевский однажды признался, что его первоначальное впечатление о людях формируется в зависимости от… их голоса. Именно голос, считал ученый, лучше всего покажет, что у человека в душе.

Голос академика Николая Николаевича Володина тихий и размеренный. Он рассказывает историю своей жизни не спеша, можно сказать, осторожно. При этом его негромкая речь очень гармонирует с мягкой, добродушной улыбкой, а из-под двух прямоугольных линз очень внимательно на тебя смотрят глаза, в которых сложно прочитать какие-либо эмоции. Лишь когда он говорил о своих родителях и о своей малой Родине голос начинал слегка подрагивать. Было заметно, что Николай Николаевич в этот момент волнуется и детские воспоминания ему особенно дороги.

Справка «УЦ». Николай Николаевич Володин – президент Российской ассоциации специалистов перинатальной медицины (РАСПМ), доктор медицинских наук, профессор. Автор более чем 350 научных работ. Руководитель научно-консультативного отдела Федерального научно-клинического центра детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Дмитрия Рогачёва. Родился 2 сентября 1947 года в селе Богдановка, Кировоградская область.

– Николай Николаевич, расскажите, пожалуйста, о своем детстве, о своих родителях. Кем они были? Как оказались на Кировоградщине?

– Родился я в селе Богдановка. Причем не в родильном доме, а в хате, в семье военнослужащего – Володина Николая Ивановича. Несколько слов об отце. До войны он учился в Московском институте стали имени Сталина. С первых дней, когда Германия напала на СССР, пытался попасть на фронт, неоднократно обращался в районный военкомат. Был призван в армию и… направлен в Артиллерийскую академию РККА имени Феликса Дзержинского. С тех пор 35 лет его жизни были отданы службе в Вооруженных силах, в которых он прошел путь от слушателя до инженер-полковника.

Он хотел попасть на фронт, но вместо фронта его направили в Нижний Тагил для совершенствования и улучшения конструкции «Катюш». Потом в качестве офицера-техника – на обслуживание этих ракетных установок. В 1944 году оказался в Кировоградской области. Здесь, на железнодорожной станции Хировка (ныне станция Чернолесская), было собрано огромное количество боеприпасов, которые свезли из разных мест. Сложилась опасная обстановка: в случае налета вражеской авиации или диверсии случилась бы катастрофа. Поэтому все взрывчатые вещества надо было собрать и надежно укрыть на складах в Черном лесу. Причем с отдалением фронта опасность нисколько не уменьшалась. По лесам бродило немало бывших полицаев, бандитов, которые время от времени нападали на отдельных солдат или даже целые группы.

В такой обстановке им несложно было провести диверсию против целого склада, который и приходилось тщательно охранять. Причем охранять незначительными силами, ведь все войска воевали на фронте. Не изменилась ситуация и в первые послевоенные годы.

Здесь, в Хировке, отец и познакомился с моей будущей женой – уроженкой села Цибулево Александровского района. В годы войны она, как и другие педагоги Хировской школы, была членом партизанского отряда в Черном лесу. Ее брат Иван Гурьевич Ткаченко вместе с Ефимом Тихоновичем Краевановым и Василием Антоновичем Руденко был организатором подпольно-диверсионной богдановской партизанской группы. Они распространяли листовки и сводки Совинформбюро среди населения, собирали разведывательную информацию о передвижении немецких войск через станции Хировка и Знаменка, во время «рельсовой войны» пускали под откос эшелоны с живой силой и техникой.

Правда, после войны мама не любила рассказывать про свою партизанскую молодость. Но, насколько я знаю, она была связной между партизанскими отрядами, а однажды, попав в облаву, оказалась в эшелоне, который увозил наших женщин на работу в Германию, и чудом смогла вырваться.

После войны работала в школе преподавателем математики. В 1951 году вместе с мужем оказалась в подмосковной Балашихе, где проживали родители отца. Жили все вместе в одной комнате фабричного общежития. На 18 квадратных метрах разместились мои дедушка, бабушка, отец, мама и я. Уже живя в Подмосковье, мама продолжала работать учителем, была депутатом горсовета.

Что же касается отца, то из Хировки он был переведен в воинскую часть в г. Балаклея Харьковской области, затем работал на военном предприятии в Москве, в Главном ракетно-артиллерийском управлении, в Генеральном штабе и, наконец, в Министерстве внешней торговли. Все это время график его работы начинался (включая субботу, а иногда и воскресенье) в 7 утра и заканчивался в 11 вечера.

Уже работая в Минвнешторге, заместителем начальника секретного управления, он объездил многие страны мира – Европы, Азии, Африки, Латинской Америки. Благодаря его усилиям была сформирована система жизнеобеспечения посольств на случай чрезвычайных ситуаций. Эта система позволяла диппредставительствам функционировать в автономном режиме, в условиях полной блокады на протяжении целых месяцев.

– Могли бы вы рассказать о том, как выбрали свою профессию?

– Что касается моего поступления в медицинский вуз, то для всех это было полнейшей неожиданностью. Папа считал, что я должен идти только в военное училище, а мама исходила из того, что решение относительно моей будущей профессии должно приниматься коллегиально, на семейном совете. Поэтому мое единоличное решение поступать в медицинский вызвало шок. Но все дело в том, что еще в 10-м классе, зимой, по телевидению я смотрел передачу с участием академика Таболина, который популярно рассказывал о гемолитической болезни плода и новорожденных. То, что я тогда услышал, меня шокировало. Оказывается, если ребенку не оказать в течение 2-3 дней срочную медицинскую помощь, то он затем на всю жизнь превратится в инвалида. Меня это поразило, и тогда я твердо для себя решил – только медицинский вуз и только факультет педиатрии. Здесь моим научным наставником, можно сказать, научным отцом и стал Вячеслав Александрович Таболин.

Уже во время учебы в институте я приезжал на Кировоградщину и проходил здесь производственную практику – в Знаменской железнодорожной больнице. Характерно, насколько уважительным было тогда отношение к молодому специалисту. Несмотря на мой молодой возраст, врачи больницы считали обязательным интересоваться моим мнением, делиться на равных со мной своим. Чувствовалось, что они от тебя не только ничего не скрывают, но, напротив, хотят передать свой опыт, поделиться своими знаниями. А затем интернатура, аспирантура. Работа в родильном доме, родном вузе.

Вот так я первым в нашей семье и стал медиком. Теперь среди моих детей одна дочка врач, другая – юрист, а третья пока еще учится в школе, но я надеюсь, что тоже поступит в медицинский.

– Были ли какие-то сложности при переезде в Подмосковье из УССР? Расскажите о своих отношениях с Кировоградщиной в этот период.

– Главная трудность при переезде в Подмосковье состояла в том, что, хотя это и была Родина отца, здесь в тот момент практически невозможно было сразу получить отдельное жилье. Поэтому, чтобы не ждать неизвестно сколько, наша семья взяла земельный участок и за свой счет построила на нем дом.

Если говорить о каком-то бытовом дискомфорте, то мы его практически не ощущали. У нас был свой дом с сараем и погребом, в нашей семье под руководством мамы – мастерицы на все руки – постоянно были продукты со своего огорода. На зиму всегда хранились бочка моченых яблок, бочка квашеной капусты, бочка соленых помидоров, бочка соленых огурцов и несколько кастрюль с солеными грибами. Кроме этого, 150-200 банок компота, а также 10-15 мешков картошки. Таким образом жаловаться на дефицит каких-либо продуктов мы не могли.

К тому же с Кировоградщины родственники периодически передавали какие-то гостинцы. Ведь многие овощи, фрукты из Украины были и сочнее, и вкуснее. Всегда, когда мы возвращались с летних каникул в Подмосковье, родственники в Богдановке снабжали нас мешком яблок, мешком груш, мешком картошки и т. д. Надо знать украинские проводы: когда родственники провожали, приходили соседи, и каждый приносил что-то «на дорогу» – кто фрукты, кто мед, кто сало, кто еще что-то.

Поезд на Москву останавливался на две-три минуты. И за это время всем провожающим надо было успеть забросить многочисленные гостинцы в тамбур. В Москве нас уже ждали знакомые – помочь донести передачу домой. Прекрасно знали, что каждый обязательно получит лакомство из Украины. И потом на каждом праздничном застолье (а праздновали тогда обязательно с приглашением всех друзей, знакомых, соседей) присутствовали украинские гостинцы.

В свою очередь, в обратном направлении родственникам на Кировоградщине мы передавали свои гостинцы. Как правило, зимой. Несколько банок шпротов, кильки, колбасу, баночку-две черной икры, несколько коробок конфет и другие деликатесы. Все это передавали через знакомых проводников.

И так было в каждой семье. Фактически происходил не учитываемый никакой статистикой товарообмен между родными, друзьями проживавших в двух республиках страны. Существовала атмосфера взаимопомощи, взаимовыручки, взаимной поддержки. И неважно, сколько ты отдашь другому. Главное – каждый чувствовал: случись что, мы всегда придем друг другу на помощь.

Еще одна замечательная традиция – что бы ни случилось, обязательно пригласить родственников, друзей из Украины на Новый год. Отпраздновали новогоднюю ночь, и в 7 утра на электричку – в Москву. Там не только магазины, но и театр, и кино. Обязательно покупали на Кировоградщину апельсины и мандарины, а также несколько коробок московских конфет.

– Знаю, что ваш дядя был известным педагогом, яркой личностью.

– Мой дядя, Иван Гурьевич Ткаченко, был директором Богдановской средней школы. Как я уже сказал, он активно участвовал в партизанском движении. После оккупации вернулся в школу, которая тогда представляла собой большой сарай, сделанный из жердей и бревнышек, отштукатуренных глиной. Благодаря усилиям Ивана Гурьевича в Богдановке была построена новая, прекрасная кирпичная средняя школа. Причем эта школа стала образцово-показательной, славилась своими достижениями на всю округу. Ежегодно 15-20 выпускников Богдановской школы получали золотые и серебряные медали. Когда эти парни и девушки из маленького далекого села ехали в столичные вузы, они неизменно показывали высокий уровень знаний. Порой выше, чем уровень выпускников Киева или Москвы.

В основе же таких успехов была своеобразная педагогическая система моего дяди. Дело в том, что Иван Гурьевич очень дружил с педагогом-новатором Василием Сухомлинским. Оба были убежденными последователями педагогической системы Макаренко. Опираясь на его работы, Сухомлинский и мой дядя разработали собственную концепцию воспитания, в которой огромную роль играло трудовое обучение.

Практическим применением этой концепции стало создание при школе большой механической мастерской по ремонту пришедших в негодность сельскохозяйственных машин. Эти машины восстанавливались руками учеников, которые затем на ней и работали. Школа взяла у колхоза 100 гектаров земли, на которой ученики пахали, сеяли и убирали урожай (пшеницу, подсолнечник, кукурузу и т. д.), после чего сдавали его государству. Причем урожай был выше раза в полтора, чем в колхозе. При школе ежегодно в летнее время организовывали пионерские интернациональные трудовые лагеря, куда приезжали на отдых учащиеся из школ разных республик (РСФСР, Грузии, Узбекистана и других). В этих лагерях дети разных возрастов приобщались к общественно-полезному труду, укрепляли дружбу между народами, проводили большую воспитательную работу.

В этом лагере ежегодно находился и я. Подъем в 6 утра. Зарядка, умывание, завтрак, и в половине седьмого уже выезжали в поле. До 12 часов работали. Пололи грядки, опыляли подсолнечник и кукурузу, а затем убирали урожай. Из числа школьников были комбайнеры и трактористы. Затем возвращение, обед, свободное время, сон…

По итогам работы обязательным было поощрение. А поощрения были следующими. Первый раз съездили в Канев, на могилу Тараса Шевченко. Второй раз – в прекрасный Уманский парк. Третий раз – в Севастополь. Благодаря этому знакомились с достопримечательностями и историей Украины. Но главным было то, что у нас, школьников, с детства воспитывалось положительное отношение к труду. С тех пор я на всю жизнь усвоил: хочешь добиться успеха в жизни – трудись. А еще летние лагеря формировали в нас такое понятие, как дружба.

Незабываемы впечатления о вечерах в этих лагерях и в целом в Богдановке. И взрослые, и дети собирались за ужином. Украинский ужин – это когда приносят кринку молока, наливают каждому по чашке. Затем разрезают свежую паляницу, подают мед. Самая вкусная еда! Нет ничего вкуснее на свете! И, конечно, украинские песни в тихую лунную ночь с огромным количеством звезд.

После еды за столом ведутся беседы, обсуждаются различные темы – от воспоминаний до дискуссий на тему прочитанной литературы, истории. Взрослые – на улице за столом, а мы их облепили, залезли, чтобы лучше видеть и слышать, на деревья.

Много было воспоминаний о войне, о партизанском периоде. Особенно когда из Кировограда приезжал бывший партизанский руководитель, генерал Скирда. Часами можно было слушать рассказы преподавателя русского языка и истории Богдановской школы Краеванова – бывшего фронтовика, участника партизанского движения. Более высокоэрудированного человека я не помню. Его рассказами просто заслушивались.

Уже сегодня, спустя много лет, я понимаю, что с помощью этих рассказов взрослые пытались сформировать в нас такие качества, как честность, порядочность, взаимовыручка, ответственное отношение к своему делу, любовь к Родине – и малой, и большой. Формировали, разговаривая с нами, как со взрослыми, на равных.

Возвращаясь к моему дяде, вспоминаю его горячие обсуждения, дискуссии с Сухомлинским. Приезжали к Василию Александровичу в его скромный, заставленный полками с книгами дом с прекрасным садом. Необыкновенно любезный и притягательный по энергетике мужчина! Обязательно расспрашивал о том, как строится наше обучение и воспитание в школах Москвы. А затем они начинали между собой обсуждать, дискутировать, определять перспективы развития образования в стране.

Причем, хотя между моим дядей и Сухомлинским существовала своеобразная конкуренция как между руководителями двух новаторских школ, они никогда не допускали в отношениях между собой малейших некорректностей. Я всегда слышал только позитивное от своего дяди о Сухомлинском.

Иван Гурьевич впоследствии стал кандидатом педагогических наук, заслуженным учителем Украины. Получил звание Героя Социалистического Труда, имел два ордена Ленина, орден Красной Звезды и целый ряд других наград. Был государственным деятелем – депутатом, а затем членом Президиума Верховного Совета УССР. По сути, одним из руководителей Украины. Но это депутатство он использовал не для личного обогащения, как это распространено сегодня. Человек, переболевший туберкулезом во время войны и на всю жизнь оставшийся инвалидом (ему удалили правое легкое), свою энергию он отдавал работе и любимой школе. У него не было персональной машины, поэтому брал колхозную и сам ездил – за партами, за новыми учебниками, за школьными принадлежностями. Школа была для него всем – всей его жизнью.

Каждый день с утра до вечера у него был расписан по минутам. Это встречи с Сухомлинским, с разными педагогическими коллективами, прием делегаций из других республик по обмену опытом, поездки в Киев, где он старался решить очередной наболевший вопрос, возникший в его округе. При этом дядя не боялся слова «проблема», а наоборот – открыто говорил об их наличии в высоких партийных и правительственных кабинетах. Считал, если мы не будем говорить о проблемах, то не будем видеть будущего пути.

Никаких привилегий, кроме привилегии работать, у него как депутата не было. Наверное, в этом главное отличие прежних депутатов от нынешних.

– Какими бы мыслями, чувствами вы хотели бы поделиться с нашими читателями в завершение?

– Уже взрослым, где бы я ни был, как бы ни складывалась моя жизнь, - всегда хотя бы два-три дня в году я навещал свою родную Богдановку. Приезжал поездом на станцию Хировка, сбрасывал обувь и бродил босиком, стараясь ощутить теплоту родной земли.

Знаете, на протяжении своей жизни я был во многих местах. Был в Америке раз пятнадцать, но ощущения того, что тянет в этот край, никогда не возникало. Напротив, уезжая, всегда в душе оставалось чувство, что мне здесь делать нечего. То, что хотел там посмотреть, - я увидел. И на этом все. То же относится к Франции. Совсем иное отношение к тем местам, в которых родился, вырос. Здесь с каждым уголком, с каждой дорожкой связано многое. Там, например, пас коров. В 6 утра уходили, брали десять-двадцать коров и вели их в балку, к пруду. Там маленький ставок, в котором когда-то купались, плавали (не поверите!) на… корыте, а потом ловили раков. А на этих бескрайних полях учились труду и радовались урожаю!

Наверное, мы, наши народы, одни из немногих на этой Земле, кто способен испытывать такое странное и необъяснимое чувство. Чувство ностальгии по своей Родине, тяги к ней. Уверен, пройдет немного времени, и у нас будет возможность вернуться к жизни, наполненной любовью, уважением, радостью и крепкой дружбой.

Беседовал Юрий Колючий – специально для «УЦ». Август-сентябрь 2018 года, Москва.