«Я – та самая альтернативная позиция, которая нарушает стройное пение хора»

Она одна из наиболее успешных украинских журналисток, стабильно работающих на протяжении многих лет. Яркая, умная, острая, с мгновенной реакцией как в текстах, так и в «прямом эфире». Те, кто знаком с Яниной Соколовской, уверены: книга о ней станет настоящим бестселлером.

Не забывая о своем детище – портале «Известия в Украине», она в последнее время активно «засветилась» не только на украинском, но и на российском телевидении. Там Янина практически в одиночку вступает в острые дискуссии с наиболее одиозными политиками и пропагандистами, искренне ненавидящими независимую Украину. Заткнуть рот Жириновскому – это надо уметь!

О судьбе «бумажных» СМИ, о независимости от «сильных мира сего», о семейных артефактах и, конечно, о московских баталиях читателям «УЦ» рассказывает сама Янина Соколовская.

– Для многих читателей со стажем ваше имя ассоциируется с газетой «Известия в Украине». Расскажите о нынешнем состоянии издания.

– Издание развивается в новых реалиях. По славной поговорке «когда печатная газета исчезает, ее душа перемещается в Интернет», «Известия в Украине» переместились в онлайн при первой возможности.

В украинских условиях общенациональные ежедневные печатные газеты не имеют шанса выжить. В силу монополии предприятия-распространителя, приходится мириться с неоправданными ценами на доставку. Ты можешь напечатать тираж, но не имеешь шанса день в день его распространить. Ты можешь отдать его в розницу, но монополист сделает липовое списание, а тираж продаст «налево».

То есть в демократической Украине сделано все, чтобы свободная пресса потеряла рентабельность и не могла выжить без участия олигархов. Для меня это было очевидным еще в 2007-м, когда я стала главредом «Известий в Украине».

От поклонов олигархам тогда болела спина и сводило скулы. А Интернет избавил меня от этих страданий.

И сейчас издание – это международный портал «Известия» в Украине, Канаде, Израиле, представители которого работают в этих ключевых странах.

В 2017-м «Известиям» исполнилось 100 лет (отсчет от первого выпуска, который, по данным историков и в силу коллизий того времени, вышел в Киеве раньше, чем в России). Когда известинский юбилей праздновали в Национальной опере Украины, говорили о том, что проект прошел сквозь век, оставаясь со своим народом, не прогибаясь, а огибая властные руководяще-направляющие решения.

Известия – иноходец, движущийся собственным путем вопреки всему и несмотря ни на что.

– Сегодня вы – политолог, эксперт, много работающий на ТВ. С какими каналами сотрудничаете, с кем – категорически нет? Можете ли назвать себя независимым экспертом?

– Эта независимость обходится дороговато, потому что наше общество не понимает журналистов и политологов, не примкнувших ни к одному из лагерей.

К сожалению, в нашем сознании, в силу революций и войн, маркирование «свой-чужой» стало жестким сепарированием. Наше бьющееся за права и свободы общество совершенно добровольно разделилось на порохоботов, ватников и зеленофилов. И вполне достойные люди, забыв изначальный смысл слов, причислили себя к разным лагерям.

При этом к званию идет нагрузка: порохобот должен любить Бандеру, ватник – ненавидеть все украинское, а зеленофил – рассматривать в микроскоп и возвеличивать все деяния правящей команды.

При таких раскладах независимость эксперта – это большое благо и огромная радость. И у меня есть возможность так радоваться.

Что касается сотрудничества с каналами, то тут исключений нет. Первое и главное правило журналистики – предоставлять слово второй стороне. И на большинстве каналов я – та самая вторая, альтернативная позиция, которая нарушает стройное пение хора, зато дает зрителю баланс мнений.

Он важен, потому что мир не черный и даже не черно-белый. В нем, несмотря на войны, революции и нынешнее сложное время, сохранились полутона, оттенки и нюансы. А истина – всегда в деталях. И если их от нас прячут – значит, нам врут.

Украинские эфиры имеют еще один нюанс – они не приветствуют столкновение мнений. Воронка конфликта на ток-шоу практически не закручивается, потому что оппонентов не очень-то приглашают.

Черные списки нежелательных гостей ширятся, а желательными становятся проверенные единомышленники. И это, на мой взгляд, обедняет зрителя. На каждом канале он видит лишь одну, безальтернативную позицию, а не борьбу и победу добра над злом.

– В вашей биографии есть неприятный эпизод, связанный с нападением на вас. Чем закончилась та история с ножевым ранением?

– На меня напали после того, как я опубликовала интервью Юлии Тимошенко (да, был период, когда мы дружили), где она раскрыла газовые схемы воровства украинских государственных денег. Сейчас их создатель оказался в эпицентре внимания украинских спецслужб, тогда же он был всевластен и мстителен. И если б я не схватилась рукой за лезвие ножа нападавшего, то была бы изрезана совсем не рука. Судя по следам от порезов, меня спас еще и плотный кожаный воротник пальто, через который лезвие не пробилось, зацепив лишь лицо.

Дело закончилось тем, что следствие назвало обвиняемым человека, очень похожего на нападавшего, – значит, знали, как он выглядел на самом деле.

На следственном эксперименте он меня не опознал, следов моей одежды на его куртке не оказалось, экспертиза фактически заявила, что он не имеет к нападению никакого отношения. Но, тем не менее, МВД провело победную пресс-конференцию о раскрытии преступления. Меня на нее, кстати, не позвали.

И нападение на меня объявили банальной бытовухой, 11-м эпизодом воровства сумочек в деле того, кого следствие решило обвинить.

Все это происходило во времена президентства Кучмы, очень сложные для работы журналистов. Сейчас, казалось бы, работается свободнее, но это не значит – защищеннее. Мы до сих пор не знаем, кто заказал убийство Георгия Гонгадзе и кто убил Павла Шеремета. Не знаем и не узнаем, потому что ни одной из властей это невыгодно.

– Прежде чем перейти к московской теме нашей беседы, давайте закончим тему киевскую. Я встречал в вашей биографии фразу, что вы «киевлянка в 11-м поколении». Так?

– Есть такое, значительная часть моей семьи – это Киев. Настолько вросли корнями, что оторваться невозможно. Киев обладает редкостным магнетизмом – он не отпускает ни далеко, ни надолго.

О нашей семье много пишут в книгах по истории Киева. Там, где сейчас киевский иняз, было наше имение. На его территории сохранилось помещение, называемое конюшней. И это действительно были наши конюшни.

К тому же старый Киев построен из наших кирпичей, кирпичей завода Ясько. Они настолько хороши, что когда очередные варварски хозяйствующие субъекты сносят старые киевские постройки, то кирпичи Ясько перепродают, из них снова строят дома. И это – новая жизнь частиц исторического Киева.

Век не забуду, как мы с киевоведом Стасом Цаликом лазили по развалинам дома, в котором жил и творил Шолом-Алейхем, чтобы добыть мне хотя б пару целых кирпичей с клеймами Ясько. Я храню их бережно – как память поколений. Но, конечно, не так правильно, как музей истории Киева, в котором заводу Ясько посвящен отдельный стенд.

– Как вам удалось уйти так далеко в глубь веков? Я вот дальше 5-ти поколений не продвинулся…

– Вглубь, конечно, ходила не я, а родители, бабушки, прабабушки. Рассказывали о том, как наш род пересекался с родом Медичи, показывали старинные твердые фотографии, на которых у людей совсем другие, не нынешние, лица.

Несмотря на войну, в которой семья еле выжила, у меня сохранились вещицы, которые в 1943-м на барахолке не приняли в обмен на еду: бальный веер, пахнущий сандалом, костяная крошечная дюймовочка в тончайшей фарфоровой скорлупе – уцелевшие солнечные зайчики дооктябрьских времен.

И огромную работу проделал наш дальний родственник по той самой линии Медичи – он десятилетиями собирал данные о семье и год назад издал о ней книгу. В ней не только история родни, а судьба страны со всеми ее непростыми особенностями.

– Просто потрясающе, жаль прерывать тему, и все же, Янина, как вы оказались на российском ТВ, да ещё в самый разгар кризиса отношений между нашими странами?

– Простейшим путем – позвонили и пригласили. К тому моменту я уже прицельно приглядывалась к российским ток-шоу, понимая, что их в Украине смотрят слишком многие, влияние они имеют слишком большое, а Украина как государство с этим работает слишком мало.

Конечно, трансляцию российских каналов у нас запретили, но Интернет и просмотр «по тарелочкам» никто не отменял. И по этим самым тарелочкам прямо в мозг зрителям поступали истории о живодерах-украинцах, которые жить не дают «несчастным республикам».

А украинскую точку зрения на этих шоу представляли так называемые киевские политологи, о которых даже я, вроде бы знающая всех и вся, никогда не слышала.

Мысль, что хорошо бы попасть на эти шоу и показать другую Украину – не клоунадно-буффонадную, а разумную, красивую и сильную, сверлила мне мозг. И, конечно, я не упустила это предложение. С тех пор и демонстрирую в российских эфирах украинскую спокойную силу.

– Вы успешный и известный человек, у вас дети, которые чувствительны к тому, что происходит с их мамой, – зачем вам всё это? Выслушивать оскорбления, объяснять очевидное…

– Я говорю не с оппонентами, я разговариваю с аудиторией. А это – десятки миллионов людей по всему миру. Это огромный охват, которого иными методами не добиться. Он включает и ныне неподконтрольные Киеву территории, и Крым, и те самые страны Запада, за симпатии которых борется Украина. Это эфиры, попадающие в посольские отчеты, и очень важно, чтобы в них была донесена украинская государственническая позиция.

Один такой эфир по эффективности стоит всего канала «Дом» (простите, коллеги), который был сделан для вещания на неподконтрольные территории, но до них сигналом не добивает.

В принципе, если бы я была чиновником, занимающимся украинской информационной политикой (спасибо, что это не так), то я бы из шкуры выпрыгнула, чтобы вставить в российские ток-шоу украинскую позицию. Но наше государство этим не утруждается. Оно сейчас в принципе не страдает ни стратегиями, не тактиками. Потому участие в российских телепрограммах – это мои личные информационные бои.

– Расскажите о персонажах российских ток-шоу. Становятся ли они адекватными в перерывах между съемками?

– Нам трудно в это поверить, но в кадре и вне кадра они одинаковы. То, что они несут (в массы), действительно сидит у них в головах. Это даже не персонажи, это срезы общественного мнения, имеющего место в России и навязываемого миру.

Эти персонажи часто говорят об открытии окна овертона, и слова эти – по Фрейду. Потому что именно открытием этих окон персонажи занимаются, заставляя поверить, что черное – это белое, война – это мир, свобода – это рабство. Они словно дописывают Оруэллу второй том «1984: 30 лет спустя».

Эти персонажи безусловно адекватны нынешней российской нормальности, но совершенно не совпадают с украинской реальностью и с пониманием международного правопорядка и демократических ценностей.

– Кто в этих программах на вашей стороне?

– У барьера рядом со мной стоят российские либералы. Но напомню: российский либерал заканчивается там, где начинается Украина. Там же заканчивается российский оппозиционер, следующий заветам Навального, что «Крым – это не бутерброд и нет смысла его скармливать Киеву».

Эти милые люди предлагают бомбить Донецк и атаковать Луганск. Им все равно, во сколько украинских жизней это обойдется. Им не болит Украина. А мне – болит. Потому один в поле – воин.

– Единственный аккредитованный в РФ украинский журналист Роман Цымбалюк покинул Москву, опасаясь за свою жизнь. Вы планируете продолжить участие в московских ток-шоу?

– Я не строю свою жизнь по российскому сценарию, не имею в РФ семьи, гражданства или вида на жительство. Я – внешний человек, прибывающий в РФ на время. Да, каждый этот приезд совсем не безопасен, не мил и не прекрасен. Но журналистика, в которую я шла сознательно, – это профессия, предполагающая риск. И, живя в этой профессии с 15 полудетских лет, наверное, привыкаешь к риску как к норме. Не рискуя, ты не сможешь работать. А работа – это то, что я люблю бесконечно, преданно и, надеюсь, не жертвенно.

– Как относятся к этой части вашей работы в Украине и пытаетесь ли вы что-то кому-то доказать здесь, на Родине?

– Судя по обратной связи, которая есть благодаря соцсетям и украинским эфирам, усилия не напрасны, мою позицию понимают и слышат.

Нравлюсь ли я нынешней власти – риторический вопрос с явным отрицательным ответом. Ей меня любить не за что. Она не привыкла к критике, не воспринимает ее. Соответственно, не приемлет и меня.

Но Украина, слава Богу, – редчайшая постсоветская страна, где есть сменяемость власти. Иногда – досрочная сменяемость. Как свидетель трех майданов (начиная с моей любимой Революции на граните), я осознаю хрупкость президентской булавы и ломкость депутатских мандатов.

– Последний вопрос. Вы глубоко верующий, воцерковленный человек. Сможете ли вы простить людей, которые брызжут на вас слюной, оскорбляют вас и вашу Родину, несут ей беду?

– Время все расставит на места, все сестры получат по серьгам, и все козлы придут к возам. Крик тех, кто недоволен Украиной, – свидетельство отчаяния. И он не влияет на перспективу. Нам же предстоит еще долгий путь борьбы и побед.