Тысяча и не одна ночь

Одиннадцатого ноября – круглая и мрачная дата. Ровно тысяча дней и ночей спецназовцы из Кропивницкого Александр Кориньков и Сергей Глондарь находятся в плену у боевиков «ДНР». «УЦ» пообщалась с женами пленных – Юлия Коринькова и Екатерина Глондарь рассказали о том, что уже пришлось пережить, и поделились планами на будущее.

Александр и Сергей в составе группы разведчиков нарвались на засаду боевиков при выезде из Дебальцево 17 февраля 2015 года. Двое бойцов погибли на месте, еще двое получили ранения, пятеро попали в плен. Двоих заложников – так их часто называют в СМИ – освободили на пятидесятый день, еще один выбрался сам (как именно – неизвестно до сих пор). Кориньков и Глондарь остались на территории «ДНР».

Сначала их держали в СИЗО в Донецке. По последним данным, сейчас украинские военнослужащие – в Макеевской колонии.

Тем временем жены пленных стучатся во все инстанции, проводят брифинги и пикеты, побывали в России, Франции и Германии, встречались с Президентом Петром Порошенко. Реальной пользы от этих действий, кроме огласки, пока нет.

Впрочем, общественный резонанс – уже что-то.

– Мы хотим, чтобы люди знали, какую цену иногда приходится платить за мир, – говорит Юлия Коринькова. – Горькую цену… Само число тысяча… Оно… Ну слишком большое…

Мне о плене сообщил муж. Выходила с работы, в 17:27 с незнакомого номера позвонил Саша. Сказал, что он в плену и чтобы я не переживала.

Екатерина Глондарь: – Позвонили его маме. Ваш сын в плену, сказали.

– Какие-то требования вам выдвигали?

Е. Г.: – Нет.

Ю. К.: – Никаких требований. Ни с самого начала, ни сейчас. Их за это время перевозили с места на место, пленными не признают, статуса никакого они не имеют. Никто не знает, какие они прошли пытки и через что проходят сейчас. Единственные данные, которые у нас есть, – их могут судить. Но все, что узнаем, – это не от власти, а от обычных людей.

– За что судить?

Ю. К.: – За терроризм.

– А где ваши мужья сейчас находятся, знаете?

Ю. К.: – Как будто знаем. В Макеевской колонии номер девяносто семь. Они оба там, но в разных камерах.

– Вы общаетесь?

Ю. К.: – Связи с ними нет.

Е. Г.: – Ну как находятся… Вроде там, где Юля говорит, но конкретного подтверждения нет.

Ю. К.: – Народный депутат Надежда Савченко фотографии выкладывала из колонии. Правда, то двадцать четвертая была, а теперь говорят, что в девяносто седьмой уже. До того, как мы узнали о номере девяносто семь, три месяца совершенно не в курсе были, что с ними, куда их повезли, в каком они состоянии.

– А когда последний раз говорили с ними?

Ю. К.: – Восемнадцатого июня прошлого года.

Е. Г.: – А я двадцать первого с Сережей… В последнее время – месяца два – даже писем от них нет, хотя приходили. Двадцать девятого августа этого года письмо было крайнее.

– В каких условиях их содержат?

Ю. К.: – Ну какие условия? Фактически колония строгого режима.

Е. Г.: – Два часа утром гуляют во дворике, два часа вечером смотрят новости по российским каналам.

– Вы к Порошенко даже дошли …

Ю. К.: – Дошли.

– И что он вам говорит?

Ю. К.: – Попросил у нас прощения. Если бы все зависело только от него, они бы уже дома были.

– Что еще пытались делать?

Ю. К.: – Что мы только не делали. Брифинги, митинги, под Верховной Радой четыре дня сидели. Минские соглашения не работают, за год – ни одного освобождения из плена. Напротив, количество пленных растет, по официальным данным, уже сто пятьдесят пять. Но точное число не знает никто.

Е. Г.: – Дети растут. Дети спрашивают, где папа… Дочке два годика, а она не знает, где ее папа. Для старшей папа на работе постоянно был. Затем пришла как-то из садика и говорит: «Мама, зачем ты меня обманываешь? Где мой папа?» «Как это где? На работе…» «Нет, мой папа в плену». А недавно шли мимо шестой тюрьмы на Яновского, она говорит: «Это же здесь мой папа сидит, давай навестим».

Ну а для младшей папа – на фотографии. Она ее целует, ложится спать с ней. Вживую его не видела, еще не знакома с ним…

Ю. К.: – Первые полтора года нам еще обещали. Но с начала шестнадцатого уже даже не обещают ничего конкретного. Знаете, как говорят? «Вот у меня такое ощущение, что через такое-то время их отпустят».

Е. Г.: – К праздникам привязывают. Вот, мол, на Новый год ваши мужья вернутся. Не вернулись? Ну, на Рождество значит. Нет? К Восьмому марта должны быть… Сейчас вот опять про Новый год заговорили: может, что-то как-то…

– Вы уже думали, что будете делать, когда они вернутся?

Е. Г.: – Пускай вернутся просто!

Ю. К.: – Пусть сначала вернутся, а потом мы уже все придумаем! Тысяча дней… Я недавно в Киеве была, видела брошюрки с историями пленных. Открываю книгу – три, шесть, восемнадцать дней в плену, сто двадцать пять дней – это больше всего, пытки описаны… А что тогда о моем муже сказать? Или Катином? Девятьсот семьдесят дней на тот момент.

– Что планируете делать дальше?

Е. Г.: – Четкого плана нет пока.

Ю. К.: – Вот в ноябре решим. Это важный для нас месяц. Верю, что переломный.

Е. Г.: – Главное – не опускать руки.

Ю. К.: – Муж просит меня в письмах: не езди никуда, не унижайся, не проси. Никто нас не собирается отсюда освобождать. Но как я могу не ездить?

Юлия и Екатерина сдаваться не намерены. «Кто, если не мы?» – говорили уходящие на войну. «Кто, если не мы?» – риторически вопрошают родные военнопленных. Очередные обмены заложниками анонсируются с завидной регулярностью, но часто в последний момент что-то идет не так, переговоры срываются. Дома воевавших за Украину ждут семьи и просто близкие люди.

Тысяча дней и ночей… Сколько еще впереди?

Фото из архива Екатерины Глондарь.