Лариса Андреева: «У меня в роду никогда не было медиков»

Наверняка каждому приходилось слышать фразу «представь, что я доктор, и рассказывай все». А приходилось ли вам слушать доктора? Прелесть журналистской работы в том, что нам приходилось. И каждая встреча, каждое интервью с врачом – ну правда, как бальзам на душу, каким бы ни был предмет разговора.

Поводом встретиться с Ларисой Андреевой, главным врачом Кировоградской областной больницы, стало присвоение Ларисе Николаевне звания «Заслуженный врач Украины». Но спрашивать хотелось не о том, какие чувства она испытывает, какие планы перед собой ставит, а обо всем – женском, медицинском, чиновничьем, депутатском. Ей есть что вспомнить, чем поделиться, от чего предостеречь. В разговоре, как и в жизни, она была откровенной и честной.

Не дожидаясь вопроса, Лариса Николаевна начала с обстановки в больнице:

– Тяжело. Не мне одной, а всему персоналу. Очень много пациентов. Люди, к сожалению, поступают с такими запущенными формами, что тяжело приходится терапевтам, хирургам. В национальном перечне нет медикаментов, которые нужны. Люди дотягивают до такого состояния, что их везут к нам близкие. С пневмонией поступают на пятые-шестые сутки, когда уже не просто осложнения, а легких практически нет, и врачи вытягивают их. Но ничего, такова наша судьба.

– А давайте и поговорим о вашей судьбе. Как вы стали медиком? Это мечта детства?

– Нет. Это случайность. У меня в роду никогда не было медиков. Родом я из Глодос, родители – сельская интеллигенция: папа – главный агроном, мама – экономист. Я любила возиться с младшими детьми, играть с ними в школу, учить их. Родители хотели, чтобы я получила сельскохозяйственное образование. А тогда же дети следовали советам и рекомендациям родителей. Вот и я в девятом и десятом классе заочно училась на подготовительном отделении киевской сельскохозяйственной академии.

Перед выпускными экзаменами в село приехал одноклассник отца, который зашел к нам в гости. Он был хирургом и стал рассказывать о своей работе, о том, как спасает людей. Я его очень внимательно слушала и поняла, что сельское хозяйство – это не мое, что я хочу быть врачом. То есть встреча с хирургом оказалась для меня знаковой.

Родители в шоке, но мы стали искать вуз, куда можно поступить. Выбор пал на только что открывшийся педиатрический факультет запорожского мединститута.

– Педиатрия была выбрана осознанно?

– Конечно, я же любила во­зиться с детьми. Меня отговаривали, убеждали, что это тяжело, что маленькие не могут сказать, что болит, только плачут. Но я настояла на своем. Так я стала медиком.

По окончании мединститута – распределение. Так как я и моя подруга были не замужем, мы попали в Казахстан, в город Кызылорда. Степи вокруг, закрытый город. Председателем местной администрации был украинец из Черкасс, который нас пожалел и помог открепиться. Я приехала в Кировоград, но устроиться на работу было сложно – все места заняты. Интернатуру я проходила в детской областной больнице, а работать пошла участковым педиатром в своих Глодосах.

Возможности были ограниченными. Мне не разрешали лечить детей до года, я не развивалась в лабораторных обследованиях: общий анализ крови и то не полный. Хотелось другого, большего. Я поехала в Кировоград искать работу и нашла – стала работать в детской поликлинике на Шевченко участковым врачом.

Мой участок – Полтавская и часть частного сектора. Там я проработала больше десяти лет.

– Вам нравилось?

– Очень нравилось. Конечно, было тяжело. Это сейчас пациент идет к доктору, а раньше мы ходили. Было очень много вызовов. А еще прием. Приходишь на работу и думаешь: может, будет человек пять? А их двадцать в очереди. Но когда начинаешь общаться с маленькими пациентами… Тот рисунок принес, тот конфеткой угостил. Сразу меняешься. Бывало, что ребенок боится белого халата. Снимаешь, начинаешь с ним рисовать, вовлекать в игру, чтобы послушать его, осмотреть.

Когда так себя ведешь, дети начинают тебе верить. Как-то один мальчик стал рассказывать, как мама ругала папу. Мама его одернула, сказала, что об этом нельзя говорить чужой тете. А ребенок говорит: «Эта тетя – мой друг»… Вот такие ситуации обязывали понимать, что в твоих руках жизнь этих детей. И если ты чего-то не знаешь, продолжай учиться.

– Как вы попали в горсовет? Как вас, извините, угораздило?

– Очень просто, как оказалось. Главврач предложил свою активность проявить еще и в качестве депутата горсовета. Я не понимала, что такое политика. Наверное, поэтому и согласилась. Я обошла оппонентов – бизнесменов, которые двери в подъездах меняли, лампочки вкручивали. Я понимала, что за меня голосуют как за родного доктора, который каждый день топчет ступеньки, этажи, лужи, грязь на дорогах.

Будучи депутатом, я старалась решать проблемы участка. Когда не получалось решить самой, шла к мэру с группой поддержки – мамочками. И второй раз меня выбрали. Всего у меня четыре каденции.

– Вы постепенно отошли от педиатрии.

– Да. Сначала мне предложили перейти в только что созданную медико-санитарную часть летного училища. Потом возглавила первую больницу.

– Помнится, оттуда вас уволили «свои» – фракция. И вы же первая заявили о выходе из нее.

– Да. Было дело. Я была не согласна с позицией депутатов. Долго терпела, понимала, что есть положение о фракции, обязательства перед коллегами. Но были моменты, с которыми я не могла смириться. Я не могла согласиться с тем, что у детей забирают садики, землю под площадками. Неприятие у меня вызывали некоторые вопросы здравоохранения. В результате я пошла против фракции. Получилось то, что получилось.

– Я помню, как вас травили. Как вы это выдержали?

– Не знаю. Но я боролась, вы­играла все суды (а их было десять), положила заявление и ушла.

Боролась я не одна, мне помогали родители детей с моего участка. Денег у меня не было, но были адвокаты, которые бесплатно представляли мои интересы в судах.

– Напомните, какой был предмет судов.

– Например, первый выговор мне вынесли за то, что я отчетные документы принесла не в восемь, а в восемь тридцать. Даже судьям было смешно. Но нужны были основания для моего увольнения, и их упорно создавали. И тогда я поняла, что против системы тяжело бороться.

Была создана такая ситуация, чтоб меня никуда не брали на работу. Я взяла паузу, решила пересмотреть свою жизнь, свое отношение к друзьям, многие из которых стали «друзьями» только потому, что им запретили со мной общаться. Только один человек из фракции встал на мою сторону, за что я ему благодарна. Все остальные не смогли. Но я не жалею об этом. Это был такой урок… Восемьдесят процентов мужчин оказались трусливыми. Они звонили с чужих номеров, говорили, что поддерживают, а на деле…

Я задавала себя вопрос: «За что?» И вспоминала слова о том, что Бог дает столько испытаний, сколько ты можешь выдержать. Наверное, мне все это надо было выдержать, чтобы стать сильнее.

– Вы на какое-то время исчезли из поля зрения журналистов.

– Да, мне нужна была перезагрузка, и я на три месяца уехала к родителям. Они меня не допрашивали, не жалели, просто поняли, что меня не надо трогать. Мне нравилось работать на огороде и думать. Многое я переосмыслила, увидела свои ошибки. Понимала, что работать все равно буду – надо было сына поддерживать, который был студентом. Было намерение вернуться в детскую поликлинику. Но вдруг раздался телефонный звонок, меня пригласили в облгосадминистрацию. Губернатором тогда был Мовчан, и он предложил мне возглавить облздрав. Немного посомневалась, но согласилась.

Честно, это была не моя должность. Это была кабинетная работа. Перекладываешь бумажки и на совещания ходишь, а медициной практически не занимаешься. А тогда были пневмонии, умирали беременные, а я сижу до двенадцати ночи в кабинете и навожу порядок в документах. И вдруг Саинсус зовет меня в свои замы.

– Вы курировали всю гуманитарную сферу.

– Да, медицину, образование, культуру. Вот там мне было интересно работать. Я так увлеклась культурой, столько нового узнала. С таким удовольствием ходила на концерты классической музыки. Столько для себя открыла. А когда наша писанка заняла первое место в Украине, это вообще была победа. А «Майдан’S»! В общем, есть что вспомнить. А потом Ларин предложил мне возглавить областную больницу, но я отказалась, не смогла.

– Как так?

– Главврачом много лет был Николай Тодорович Шевчук, которого я уважала, которого считала человеком с большой буквы, который многое сделал для хирургии области, для больницы. А сколько он мне помогал, когда я департамент возглавляла. Я не хотела его подсиживать, менять его в этой должности. В общем, морально и психологически я не смогла согласиться.

– Тогда исполняющим обязанности назначили Макарука.

– Надо отдать ему должное. Он обладает уникальным умением находить общий язык с людьми, сглаживать острые углы. В то переходное, сложное время он по-мужски решал серьезные вопросы. В коллективе было напряжение, что естественно, но он смог развести сгустившиеся тучи. Он вел себя, как дипломат. Но Макарук был начмедом онкодиспансера, и вырвать его оттуда насовсем – оторвать полдиспансера. И снова со мной состоялся разговор по поводу должности главврача облбольницы.

Мне было страшно идти в коллектив. Когда меня представляли, я видела взгляды презрения, недоверия, снисхождения, безразличия. Семьдесят процентов больницы – хирургическая служба, а я ее не знаю. Развернулась некая кампания против меня: кто-то убеждал персонал, что я начну всех увольнять. Я подозревала, что это дело рук моих бывших коллег по фракции. Уже было отчаялась, но мудрый человек подсказал мне, как себя вести.

С Николаем Тодоровичем, который остался работать в больнице, мы поговорили в кабинете, расставили все точки над «і». Он сказал, что не имеет ко мне претензий, что отдал больнице всю жизнь и хочет продолжать работать так, как это было раньше. Никаких проблем! Он входил во все кабинеты, по-прежнему подсказывал и советовал. Когда он серьезно заболел и его оперировали, я была рядом. Я считала своим долгом быть рядом с человеком, который меня учил и защищал. Сейчас я очень ценю его сына, прекрасного хирурга.

– Скажите, а когда вы все-таки стали главврачом областной больницы, как себя повели бывшие коллеги-регионалы?

– Стали звонить, набиваться в друзья. Я не стала с ними дружить, но, если они просят о помощи, я не могу отказать. Был соблазн сказать, что я тебя не знаю, напомнить прошлое, но, если он говорит, что у отца инсульт и нужна помощь, я вспоминаю слова бабушки о том, что Бог всех простит. А я тем более всех простила. Правда, кроме одного человека. Но потом я пошла в церковь и попросила об этом прощения.

– Вы уже почти семь лет руководите такой махиной. Все отмечают позитивные изменения. Как вам это удается?

– Бог его знает. У одной бы не получилось. А когда рядом команда, люди, которые слышат, поддерживают, получается. У меня прекрасные заместители, которые понимают с полуслова. Замечательные юристы, экономисты, бухгалтеры. Больше сорока молодых докторов в отделениях. Всего у нас 1680 человек персонала. Всякое бывает: перегибаю палку, а потом извиняюсь. Бывало, наказывала жестко. Но всех уважаю и всем благодарна.

– Ваше лечебное заведение третьего уровня. Что будет, когда его коснется реформа?

– Я за то, чтобы медицина реформировалась. Но вижу это немножко по-другому. Я бы хотела видеть страховую медицину. Детей, стариков и беременных плюс онкологию должно взять на себя государство, а для остальных – страховые отношения. Почему человек страхует автомобиль, «железяку», а жизнь – нет? Это неправильно.

То, что «первичка» сейчас имеет автономию – и хорошо, и плохо. Семейный врач не может обойтись без диагностики. Например, характер кашля (аллергия, туберкулез или онкология) определяет второй и третий уровень: районная, городская или областная больница. Поэтому реформу надо проводить комплексно, а не по уровням.

Меня настораживает и тревожит то, что медицину сейчас стараются макнуть, нелестно отзываются о врачах. Среди нас, медиков, как и везде, есть процент людей, которые, может быть, выбрали не ту профессию, встречаются случайные. Но бывают случаи, когда медикам угрожают, ругают, могут ударить. Мы же переступаем через это и оказываем помощь пациенту.

Мы сейчас финансируемся на уровне 30–35 процентов от потребности. Каждый день проводится 40–50 операций. Через поликлинику ежедневно проходит 200–300 человек. За год через стационар проходит 20–25 тысяч пациентов. Это большое количество людей, которых мы спасаем. Хочется, чтобы статус медработника был на должной высоте. И чтобы материально он был защищен и оценен по достоинству.

– К вам сейчас обращаются как к педиатру?

– Да, бывает. Но я сегодня не имею тех навыков, которые были, когда я работала в поликлинике. Педиатрия не стоит на месте: новые методики, новые протоколы лечения, к сожалению, новые заболевания. А у меня нет опыта назначения новых препаратов, теорию знаю, а практики не хватает. Надо или руководить, или лечить. Совмещать не получается.

– И последний вопрос. Когда ваши родители поняли, что ваш выбор профессии все-таки был не случайным?

– Я расскажу историю. Когда я уехала из дома в институт, мне было всего шестнадцать с половиной лет. Фактически еще ребенок. Я так скучала по родителям, мне было так тяжело учиться, что написала домой письмо о том, что все брошу и вернусь. В ответ на письмо в Запорожье приехал папа, снял квартиру недалеко от студенческого общежития и целый месяц там жил. Он провожал меня в институт, встречал после учебы и отводил в общежитие. Мы гуляли по городу, разговаривали, ходили в кафе. Потом он вернулся в Глодосы и прислал мне письмо. Это было всего полстранички, несколько предложений. Папа писал о том, что, когда узнал, что у него родилась дочка, был на седьмом небе от счастья. И те же чувства испытал, когда я, одна из класса, поступила в институт. И просил меня не разочаровывать его…

Фото Павла Волошина, «УЦ».