«Пусть их Бог судит»

– Что произошло за эти годы? – переспрашивает Вера Григорьевна. – Ничего хорошего. Вадик перенес одиннадцать операций. Я нажила диабет и давление. Умер муж. Каждый день вспоминаю погибших: дочку Таню и второго внука, Игорька. Прошу Господа, чтобы убийца ответил хоть на небесном суде. И судью Бутельскую вспоминаю, которая меня даже потерпевшей не признала. Я потеряла дочку и внука, другой внук – калека, и я – не потерпевшая.

Если бы не доктор Барков…

Мы находимся в квартире 70-летней Веры Хилинич в девятиэтажке на улице Шульгиных, в которую она недавно переехала из другого микрорайона Кропивницкого – Маслениковки. Рядом – ее 31-летний внук Вадим Лубин. Аккуратно одет – так обычно выглядят офисные работники. Правда, за пределами квартиры Вадим не обходится без трости. Она и сейчас дожидается его у вешалки. Замысловатая прическа Вадима скрывает следы ужасного ДТП, случившегося 18 лет тому назад с ним и его родными.

В тот день 31-летняя Татьяна Лубина с детьми, Вадиком и Игорьком, приехала на Маслениковку к своей матери, Вере Хилинич. А уже через несколько часов обезумевшая от горя Вера Григорьевна стояла на коленях на трассе, проходящей недалеко от ее дома, и обнимала родные тела, искалеченные каким-то лихачом, скрывшимся с места преступления. Татьяна и полуторагодовалый Игорек умерли сразу, 13-летний Вадик оказался в реанимации областной детской больницы. В свое время «УЦ» рассказывала и об этой трагедии, и о том, как милосердно обошлись с виновником (его таки поймали) в Ленинском райсуде.

– В реанимации Вадик месяц пробыл, – утирает слезы его бабушка. – Меня к нему не пускали. Когда показали, не узнала: шкура и кости, скелет настоящий. И седой стал. Один глаз не закрывался. Половина тела парализована. Потом я с Вадиком вместе в больнице лежала. Первым делом ему зубы ножом разжала, они стиснуты были сильно. Набирала в шприц свяченую водичку и рот промывала. Первый раз покормила бананом. Выковыряла брошкой из его рук осколки, которые в реанимации не повынимали. Раны гноились. При мне с его ягодицы срезали отмершую плоть и в тарелку бросали. Слышала я и такое: да он умрет не сегодня-завтра! Отвечала: еще в школу пойдет. И молилась. Радовалась, когда раны стали заживать. Постоянно Вадику руки разрабатывала, массажировала. У меня и книжка есть о том, на какие точки надо нажимать.И Надежда Степановна, дай ей Господь здоровья, – Вера Григорьевна не запомнила фамилии и должности добросовестной медработницы, – тоже массажировала. Руки у Вадика заработали через год. Долго не говорил.У меня за это время бицепсы выросли, как у спортсмена, – натаскалась с ним. Один врач, Юрий Николаевич, усатый такой, так и сказал мне: «Бабушка, сто процентов, что вы его спасли. Он бы не выжил».

– Вадим, помнишь, как заговорил после долгого молчания?

– Я Вадику фотографию, где Таня с младшим сыночком, показала, – Вера Григорьевна опережает внука с ответом. – Он как закричит: «Мама, мама!»

Вадим тоже помнит тот случай:

– Как увидел знакомый силуэт на снимке, больно стало, закричал: «Мама!»

– Вдруг входит медсестра, – продолжает Вера Григорьевна, – и привычно спрашивает: «Вадик, как дела?» А Вадик по слогам, через силу: «Хо-ро-шо». «Так ты разговариваешь!» – удивилась медсестра. Все как узнали, что Вадик разговаривает, сбежались к нему. О том, что погибли мама и братик, я Вадику долго не рассказывала. Говорила, что они тоже в больнице. Потом сказала как есть.

– Но в областной детской не смогли сделать так, чтобы он встал на ноги, – снова плачет бабушка Вадима. – Легче было отрезать искалеченную ногу. А спас Вадика – ему тогда пятнадцать было – доктор Барков из шахтерской больницы, в соснах которая. Сначала, правда, сомневался: мол, ребенок может не вынести. Но сделал операцию, после которой Вадик понемногу начал ходить на костылях. Потом – еще операция. Теперь Вадик с палочкой передвигается. Много ходить нельзя. Переохлаждать искалеченную ногу – тоже. Вадик, покажи.

– Плохо функционирует, – говорит Вадим, обнажая ногу в шрамах. – Пальцы как деревянные, не подчиняются.

– А икры сзади нет – сгнила в реанимации, – продолжает Вера Григорьевна. – Эта нога короче. Пока ее оперировали, другая росла. И голова травмирована. Сколько времени в больницах провели мы! И в детской областной, и в соснах, и в «Добрудже», и в Знаменке. Везу его в коляске в больницу в соснах, на горку, и плачу: «Вадик, не могу, тяжело». Людей просила, чтобы помогли. А когда назад везла, с горки, смеялась: «Ох, Вадик, бабка может и не удержать».

«Профессора из Вадика не выйдет. Но ему нужно общество!»

Спрашиваю у бабушки:

– А как же школьная учеба?

– Учителя 33-й школы приходили к нам домой, – отвечает Вера Григорьевна. – Когда учителя долго не было, Вадик расстраивался. Я звонила в школу: «У вас совесть есть? Ребенок ждет!» А Лидия Филипповна, математичка, два раза в неделю приходила в любую погоду. Занятия с ней очень нравились Вадику. Мы и сейчас с Лидией Филипповной общаемся. Как родные.

– После окончания школы решили поступать в Поплавского, – Вера Хилинич имеет в виду местный филиал столичного университета культуры.

– Я на дизайнера одежды мечтал выучиться, – говорит Вадим. – У меня хороший вкус. Экзамены сдал на «отлично», но в деканате сказали: «Не выдержишь нашей нагрузки». И я поступил в университет «Украина» на Кущевке.

– Он тогда еще плохо говорил, – вмешивается Вера Григорьевна. – Замыкался в себе. С ребятами ему сложно было.

– Никаких сложностей не было с ребятами, – возражает внук. – Только с одной преподавательницей возникло недоразумение.

– Я сразу после того пошла к Барно, ректору, сказала: «Профессора из Вадика не выйдет. Но ему нужно общество». Барно – очень хороший человек, надо бы с ним повидаться – провел соответствующую работу с персоналом, и Вадик стал лучше учиться. Сначала возили его на Кущевку, потом стал добираться сам, на маршрутке, – дополнила Вера Григорьевна.

– Я получил специальность «Документоведение», – продолжает Вадим. – Проще говоря, на секретаря выучился. Меня хотели в «Украине» оставить – помощником преподавателя, чтобы преподавателем сделать. Но поменялось руководство, и я пролетел.

– Пошли мы в службу занятости, – снова включается в разговор Вера Григорьевна. – Там Вадику работу начали искать. Что ни предложат – не то. Раз направляли в Пенсионный фонд на должность какого-то начальника. Я им: «Издеваетесь? Там же ответственность большая, он не справится». Потом банкоматы предлагали обслуживать. А Вадику ходить много противопоказано. Когда с кладбища, где наши похоронены, возвращаемся, он еле идет. Еще в каком-то районе место ему нашли, общежитие обещали. А как я отпущу ребенка! Он уже ездил в санаторий сам, так чуть поезда не перепутал. Плакал на вокзале в чужом городе! Правда, чуть не устроился в Ощадбанке – работа вроде подходящая была, но попал в больницу. Сильно воспалилась нога, чуть не отрезали. Как началась эпидемия, мы прекратили искать работу. Сказала: «Вадик, сиди пока дома».

Маму вспоминает каждый день

– На что живете? – спрашиваю.

– Вадик имеет две пенсии – как инвалид второй группы и по потере кормильца. Всего – три восемьсот. Я – пенсионерка по возрасту. Пенсию Вадик уже сам получает, покупает, что нужно. Готовит себе кушать. Он с 2015 года отдельно живет, в квартире в Школьном микрорайоне, которую Таня получила. Она там три года прожила, там Игорек родился. Так все хорошо складывалось!..

– Вадим, а что готовишь из еды?

– Все, – уверил Вадик. – Супы, рагу, салаты. У меня цептеровская сковорода есть, в ней получается хорошо. Люблю натуральный кофе. Микроволновок не признаю.

– Он детство свое упустил, – говорит Вера Григорьевна. – Готовить научился хорошо, но мужской работы не знает. А надо. Я ж не вечная. Вот москитная сетка отвалилась…

– Я ж поставил ее! – оправдывается Вадим.

– А надо прикрутить, – вздыхает бабушка.

– Чем обычно занимаешься дома? Компьютер, книжки? – задаю вопрос Вадиму.

– По-разному, – отвечает тот. – Начинаю день с того, что звоню бабушке. Потом иду к ней.

– Каждый день вспоминает маму. Когда готовит, говорит: «Мама тоже так делала». И уколы мне делает, и массаж. У меня ж – остеохондроз. Не всякая медсестра так колоть умеет, как Вадик. Спасаем друг дружку, – похвалилась Вера Григорьевна.

– Он и стихи умеет. Раньше все писал о потустороннем. Не хотелось жить. Приду к нему, найду те бумаги, выброшу. Говорю: «Вадик, не надо!»

– Вадим, а ты веришь в Бога?

– Верю. В церковь хожу. Помолиться, поставить свечку.

Следующий вопрос – к Вере Григорьевне:

– Почему переехали сюда с Маслениковки? Чем плохо было в частном доме?

– Тяжело содержать без мужчины, – вздыхает та. – А здесь мне почему-то легче. Там часто «скорую» вызывала. Сколько горя там перенесла! Гриша, муж, умер два года назад. Скоропостижно, не болел. Добрый был, никогда не крикнул. Называл меня «Верунчик». Вадик знает. Рядом с Гришиной могилой – место для меня. На памятнике выбита наша общая фотография. Осталось дату моей смерти вписать.

– Дедушка как умер, то мне приснился, – говорит Вадим. – И мама, в белом. Мне так хотелось, чтобы мама подошла ко мне, а она – с дедушкой. Обидно стало.

– Вадик мне потом каждый день об этом говорил, – добавляет Вера Григорьевна. – Я просила: «Перестань! Не подошла к тебе мама – значит, еще не время тебе туда».

«Нам на еду хватает»

– Знаю, судья первой инстанции Бутельская обошлась с подсудимым очень мягко, вроде бы он не двух людей отправил на тот свет и одного сделал калекой, а на краже кур попался, – определила его в места лишения свободы всего лишь на пять лет. Но в апелляционном суде тот приговор отменили и назначили виновнику вдвое больший срок изоляции от общества, – продолжаем разговор с Верой Хилинич.

– Бутельская меня и потерпевшей не признала. Я хотела попасть к ней на прием.

– Зачем? Такое не практикуется.

– Хотела глянуть ей в глаза. Меня не пустили. Потом в апелляционном суде пересмотрели дело, признали меня потерпевшей.

– Сколько отсидел в колонии виновник? С него взыскали какую-то компенсацию вам?

– Он недолго сидел, четыре года. Мне ни копейки из присужденных 70 тысяч не заплатил. Как-то пошла жаловаться в исполнительную службу, там сказали, что он еще и алименты платит. То есть на нас с Вадиком нет денег. Пусть его Господь Бог судит. И судью, и его. А мы с Вадиком пенсии получаем. На еду хватает.

Скоро вернется из АТО мой сын, Саша. Ему сорок пять. Три года воевал. А я молилась за него. Постоянно сорокоусты заказывала в церкви, для атошников – бесплатно. У Саши в Киеве жилье есть. Говорит, надо и нам туда переезжать, там и работа для Вадика нашлась бы. Но не в моем возрасте. А Вадику работу надо найти. Сидячую, нетяжелую, но среди людей. Может, он и судьбу свою нашел бы там. Не знаете такое место?

Надеемся, эта публикация поможет Вадиму Лубину трудоустроиться, а значит – изменить свою нелегкую жизнь к лучшему.