Где целовали степь курганы…

В советское время почему-то в нашем городе не говорили о Тарковских. То ли потому, что кинорежиссер Андрей эмигрировал на Запад, то ли за некоторые совсем неполиткорректные, с точки зрения советской цензуры, строки Арсения Тарковского. Так или иначе, Тарковского можно считать крупнейшим, самым талантливым поэтом, которого дала миру наша земля. Писателей крупного масштаба родилось здесь немало – Иван Карпенко-Карый, Владимир Винниченко, Юрий Яновский, Юрий Олеша да и «Моя жизнь» демона революции Льва Троцкого полна подлинных художественных достоинств. А вот поэтов такого уровня у нас… да, пожалуй, один Арсений Александрович. Ну еще Дон Аминадо отчасти (хотя он больше печатался и жил в Париже) и Николай Зеров (с натяжкой можно назвать его нашим из-за трех лет преподавания в Новомиргороде). 25 июня поэту исполняется 110 лет со дня рождения (12 июня по старому стилю).

Первое знакомство автора этих строк с творчеством Арсения Тарковского случилось благодаря… Софии Ротару. Ранее я просто слышал, что был такой у нас поэт, что он отец гениального кинорежиссера. Однако первые строки Тарковского, с которыми познакомился, были эти:

Всё, что сбыться могло,

Мне, как лист пятипалый,

Прямо в руки легло.

Только этого мало.

Жизнь брала под крыло,

Берегла и спасала.

Мне и вправду везло.

Только этого мало…

В 1988-м году это был один из главных хитов сезона. Лишь потом услышал эти же строки в фильме «Сталкер», их читает Александр Кайдановский. А совсем недавно узнал, что песня на стихи Тарковского есть в репертуаре группы «Браво». А когда-то существовавшая в Николаеве рок-группа «Диалог» (в ней начинали свою карьеру Валерий и Константин Меладзе) записала целый альбом из десятка песен на стихи Тарковского.

Стихи Арсения Александровича звучат в пяти фильмах. Три из них снял его сын Андрей – «Ностальгия», «Зеркало», «Сталкер». Еще два фильма режиссера Вячеслава Амирханяна прямо посвящены творчеству Тарковского, это документальный «Малютка жизнь» и художественный «Посредине мира». В последнем, снятом в 1990-м году, Арсений Тарковский даже играет одну из ролей.

Первый сборник стихотворений Тарковского увидел свет, когда поэту исполнилось 55 лет. Тарас Шевченко, Александр Пушкин, Михаил Лермонтов, Владимир Высоцкий до такого возраста вовсе не доживали. Хотя Тарковский подготовил к печати первую книгу еще в возрасте 38 лет (все равно Пушкин и Лермонтов столько не прожили). Но в том, первом варианте книги не было ни одного стихотворения о величии Сталина, об укрупнении колхозов, о ведущей и направляющей роли Коммунистической партии. Так, лирика одна. Потому к печати ее не допустили.

Тарковский до того печатался, конечно, в газетах, журналах. Но первая книга для любого поэта и писателя – превыше всего. Без книги, считалось в то время, ты как бы не совсем до конца писатель и поэт.

Арсений Тарковский работал в знаменитой газете «Гудок» вместе с Ильфом и Петровым и другим нашим земляком, Юрием Олешей. Потом было Всесоюзное радио, где Тарковский отвечал за радиопостановки. Он даже написал радиопьесу «Стекло» о героическом труде советских стеклодувов, без устали выдувающих бутылки, вазы и прочие очень важные для народного хозяйства вещи. Об этой своей работе он всю оставшуюся жизнь старался не вспоминать.

Наибольшую известность до выхода своей первой книги Тарковский приобрел как переводчик чужих книг. Он переводил с киргизского, грузинского, туркменского, чеченского языков! Вы представляете, каков был уровень образования в тогдашнем Елисаветграде, если выпускник частной гимназии мог впоследствии переводить со сложных азиатских языков? Конечно, Арсений Александрович учился на Высших литературных курсах и сдавал экзамены в МГУ, но база была, надеюсь, заложена в наших краях.

Несмотря на то, что большую часть жизни поэт прожил в Москве, нашему городу он всю жизнь уделял немало внимания. У этого великого меланхолика крайне мало вообще радостных или просто призывно-позитивных строк, потому о родном городе он и пишет:

Поскучало детство, убежало.

Если я в мой город попаду,

Заблужусь в потёмках у вокзала,

Никуда дороги не найду.

А вот как он описывал свое детство и юность в те сложные годы, на которое оно пришлось, – Первая мировая война, революции, крушение старого мира:

У, как я голодал мальчишкой!

Тетрадь стихов таскал под мышкой,

Баранку на два дня делил:

Положишь на зубок ошибкой…

И стал жильем певучих сил,

Какой-то невесомой скрипкой,

Сквозил я, как рыбачья сеть,

И над землею мог висеть.

Осенний дождь, двойник мой серый,

Долдонил в уши свой рассказ,

В облаву милиционеры

Ходили сквозь меня не раз.

А фонари в цветных размывах

В тех переулках шелудивых,

Где летом шагу не ступить,

Чтобы влюбленных в подворотне

Не всполошить? Я, может быть,

Воров московских был бесплотней,

Я в спальни тенью проникал,

Летал, как пух из одеял,

И молодости клясть не буду

За росчерк звезд над головой,

За глупое пристрастье к чуду

И за карман дырявый свой.

А вот за подобные стихотворения, в которых так и сквозит ностальгия по тому уютному мирку довоенной, дореволюционной поры, Тарковскому так долго и не давали печататься:

Все меньше тех вещей, среди которых

Я в детстве жил, на свете остается.

Где лампы-молнии? Где черный порох?

Где черная вода со дна колодца?

Где «Остров мертвых»

в декадентской раме?

Где плюшевые красные диваны?

Где фотографии мужчин с усами?

Где тростниковые аэропланы?

Где Надсона чахоточный трехдольник,

Визитки на красавцах-адвокатах,

Пахучие калоши «Треугольник»

И страусова нега плеч покатых?

Где кудри символистов полупьяных?

Где рослых футуристов затрапезы?

Где лозунги на липах и каштанах,

Бандитов сумасшедшие обрезы?

Где твердый знак

и буква «ять» с «фигою»?

Одно ушло, другое изменилось,

И что не отделялось запятою,

То запятой и смертью отделилось.

Или вот такие строки:

Река Сугаклея уходит в камыш,

Бумажный кораблик плывет по реке.

Ребенок стоит на песке золотом,

В руках его яблоко и стрекоза.

Покрытое сеткой прозрачной крыло

Звенит, и бумажный корабль на волнах

Качается. Ветер в песке шелестит,

И все навсегда остается таким…

А где стрекоза? Улетела. А где

Кораблик? Уплыл. Где река? Утекла.

Тарковский актуален сегодня, как никогда. Почитайте такие его строки о переименовании городов. Хотя в них речь идет о переименовании Елисаветграда в Зиновьевск, но кто-то может провести параллели и с сегодняшним днем (что не понравится сегодня многим патриотам, увы):

А ну-ка, Македонца или Пушкина

Попробуйте назвать не Александром,

А как-нибудь иначе!

Не пытайтесь.

Еще Петру Великому придумайте

Другое имя!

Ничего не выйдет.

Встречался вам когда-нибудь юродивый,

Которого не называли Гришей?

Нет, не встречался, если не соврать!

И можно кожу заживо сорвать,

Но имя к нам так крепко припечатано,

Что силы нет переименовать,

Хоть каждое затерто и захватано.

У нас не зря про имя говорят:

Оно – ни дать ни взять родимое пятно.

Недавно изобретена машинка:

Приставят к человеку и глядишь –

Ушная мочка, малая морщинка,

Ухмылка, крылышко ноздри,

горбинка, -

Пищит, как бы комарик или мышь:

– Иван!

– Семен!

– Василий!

Худо, братцы,

Чужая кожа пристает к носам.

Есть многое на свете, друг Горацио,

Что и не снилось нашим мудрецам.

Тарковского сложно назвать украинцем, все же он был русским поэтом. По происхождению в нем текла польская и румынская кровь, хотя по одной из версий, не румынская, а дагестанская. Но украинский язык, быт, обычаи и особенно театр Тарковский знал хорошо. Как могло быть иначе, когда его отец был воспитан самим Иваном Карпенко-Карым (он был официальным опекуном Александра Карловича Тарковского). Вот как Арсений Тарковский писал, к примеру, о Григории Сковороде: «Я узнал о его существовании, когда мне было семь лет… Мой отец, народоволец-восьмидесятник, находился в ссылке неподалеку от Якутска и там подружился с украинским социал-демократом Афанасием Ивановичем Михалевичем. Когда срок их пребывания в суровом краю истек, Михалевич решил вернуться вместе с отцом в наш город Елисаветград – ныне Кировоград. Вот он-то и читал мне Сковороду – басни, лирику – и много рассказывал о его скитальческой жизни. Лирники на Украине пели его песни, которые глубоко ушли в народ. Чудо какое он сам и его творчество! Я очень люблю его перечитывать».

Есть у Тарковского и стихотворения, просто пропитанные духом украинского юга, нашим степным духом:

Где целовали степь курганы

Лицом в траву, как горбуны,

Где дробно били в барабаны

И пыль клубили табуны,

Там пробирался я к Азову:

Подставил грудь под суховей,

Босой, пошел на юг по зову

Судьбы скитальческой своей,

Топтал чабрец родного края

И ночевал – не помню где,

Я жил, невольно подражая

Григорию Сковороде…

И сравните, как писал Арсений Александрович о России:

Я надену кольцо из железа,

Подтяну поясок и пойду на восток.

Бей, таежник, меня из обреза,

Жахни в сердце, браток,

положи под кусток.

Схорони меня, друг, под осиной

И лицо мне прикрой придорожной парчой,

Чтобы пахло мне душной овчиной,

Восковою свечой и медвежьей мочой.

Сам себя потерял я в России…

Хотя бы из-за этих строчек никак не станем вас убеждать, что Арсений Тарковский являлся великим украинским поэтом. Это будет под стать нелепому спору о Гоголе - русский он писатель или украинский. Задача наша совсем не в этом. Мы просто хотим лишний раз напомнить, что жил и творил (как он сам рассказывал, «писать начал с горшка») в нашем краю абсолютно незаурядный, невероятно талантливый Поэт с большой буквы. Сходите в библиотеку, возьмите томик «Перед снегом» или «Земле – земное». Не пожалеете.