Доктор Барков об исполнительском искусстве и медицинской реформе

12:58
6735
views

Формальным поводом для интервью с начальником специализированной медико-санитарной части № 19 (в народе – шахтерской больницы в соснах), травматологом Александром Барковым стало присвоение ему звания «Заслуженный врач Украины». Впрочем, мы давно хотели пообщаться с Александром Васильевичем.

Не так много у нас врачей, о которых ходят легенды. К нему, в шахтерскую больницу, приезжают пациенты со всей области и даже со всей Украины. Здесь лечат переломы и болезни суставов, Александр Васильевич имеет три патента на операции на костях и суставах. А еще широко применяет в своей практике лечение озоном.

– Озонотерапию изобрел не я, – смеется хирург. – Этому методу 100 лет. В Германии, в США, в СССР его применяли еще в довоенные годы. Но фарминдустрия вытеснила это направление. Если люди будут лечить грипп, например, озоном, то кто будет покупать лекарства? А фарминдустрия – это мощнейшая организация. Посмотрите списки самых богатых людей – там сплошь собственники крупных фармацевтических компаний.

Мы просто научились использовать озон, подойдя к этой методике творчески.

Вот смотрите: Бетховен написал пьесу. Ее может исполнить оркестр Спивакова, а может какой-нибудь аматорский коллектив. Звучание будет разным. То есть пьеса может быть гениальной, но многое зависит от исполнителя. В медицине исполнительское искусство также очень важно.

– Расскажите «для чайников», что такое озонотерапия и как она применяется в травматологии?

– Озон – это газ. Как его можно использовать? Мы можем физраствор насыщать озоном и вводить внутривенно. Мы можем вводить его как газ. Мы можем озонировать мази. Это основные формы. Озон может помочь во многом, в том числе в том, чтобы переломы, раны заживали быстрее.

Но мы здесь не лечим только озонотерапией. Мы применяем озон в комбинированном лечении: операция и озонотерапия или медикаменты и озонотерапия.

Несмотря на то, что Александр Васильевич работает в маленькой шахтерской больнице, где в травматологии всего 20 коек, он ежедневно делает две операции! При этом он здесь практически единственный хирург. Помогает сын, тоже травматолог, соавтор патентов, и тоже Александр Барков. Барков-младший работает в областной больнице и на полставки здесь.

– Один хирург не может делать сложные операции, – объясняет Барков-старший. – Ему должен кто-то ассистировать.

Вопреки расхожему мнению, в шахтерской больнице уже давно, оказывается, принимают не только шахтеров.

– Мы обслуживаем всех, кто обращается. На самом деле ни в одном законодательном акте Украины не прописано, что вы должны обращаться только в конкретную больницу. Человек может выбирать себе врача. Вам никто не может запретить к нам прийти, и мы тоже стараемся никому не отказывать.

Но к нам чаще приходят те, кто уже везде побегал. У нас есть три патента Украины на изобретение по лечению переломов и контрактур суставов. Вот, например, человек уже собирался ставить искусственный сустав, а мы можем прооперировать по нашей методике – и колено заработает.

Этой тематикой мало кто занимается в Украине.

– К вам ради этого приходят люди?

– Не только. У нас есть девочка сейчас, у которой одна ножка короче, мы ее удлиняем. Приходят с переломами, которые не срастаются, с патологиями суставов, позвоночника, с распластанными стопами. Вот женщина с ревматоидным полиартритом пришла. Ревматоидный полиартрит вылечить пока невозможно, нет в мире такой методики. Но можно помочь человеку, облегчить состояние, озонотерапия может быть эффективна. Если не помогает, то можно и оперировать, заменить сустав… Мы эти операции эндопротезирования тоже выполняем.

Наверное, в свете будущих реформ для нас хорошо, что мы многое умеем делать.

– То есть ваша больница от медреформы выиграет?

– Вряд ли вам кто-то сможет ответить сегодня на такой вопрос. Пока никто не понимает, что это будет и как.

Но здоровой конкуренции за пациентов между больницами не будет. Потому что они будут стартовать из разных условий. Уровень их оснащенности очень различный. Если у нас нет фиброгастроскопа, а у других есть, то они могут оперировать, а нам нужно его сначала купить. А за что мы его купим, если не можем оперировать? Замкнутый круг… А в некоторых районных больницах нет оборудования, чтобы элементарные анализы сделать. Если бы все больницы были одинаково оснащены, в одинаковых кроссовках, то тогда – да, результат зависел бы от подготовленности спортсменов. В сегодняшних условиях это не так.

С другой стороны, так, как мы живем последние три года (после перевода ведомственных больниц на финансирование из местных бюджетов. – Авт.), тоже жить дальше нельзя. Нам в этом году выделили 56,6% от потребности на зарплату. В целом в этом году у нас дефицит бюджетных средств больше шести миллионов. Мы пишем письма, а нам отвечают: «Используйте собственные доходы». А какие доходы? Теоретически мы можем зарабатывать на профосмотрах, но это только теоретически. Потому что тариф на профосмотры утвержден в 2008 году, а стоимость реактивов для анализов с тех пор увеличилась в четыре раза…

Если мы взяли за образец европейскую систему здравоохранения, то там все расписано. Ургентная помощь полностью оплачивается государством или страховым фондом, или государственным страховым фондом. То есть аппендэктомия стоит столько-то, и больнице компенсируют эту сумму. Эти суммы рассчитаны, например, в Польше – их не нужно выдумывать, не нужно просчитывать заново. Здоровье украинца не может стоить дешевле, чем здоровье поляка или немца. Нам хочется надеяться, что эта избушка (государство) повернется к нам – гражданам Украины – передом, но пока больших поводов для оптимизма ни у врачей, ни у пациентов нет.

Ольга Степанова, «УЦ».