Фонд личного происхождения – так «по-архивному» называется семейная история, описанная, подшитая, разложенная в аккуратные картонные папочки и сложенная в картонаж. На прошлой неделе в Государственном архиве представили личный фонд Игоря Тихоновича Бабанского, педагога, краеведа, эколога. Семейные документы передала в архив его дочь – Нина Игоревна.
А рассказали об Игоре Тихоновиче те, кто его помнит, – коллекционер Вадим Орленко, племянница Александра Ильина Ирина Подтелкина, краевед и дочь другого коллекционера Елена Классова. Получилось как-то очень душевно и тепло, по-семейному. И когда Нина Игоревна Бабанская сказала, что здесь, в архиве, нашла, наконец, хорошее место для своих близких, с ней, думаю, мысленно согласились все присутствующие.
Место памяти
«УЦ» уже писала и об Игоре Тихоновиче Бабанском, и о его отце – царском офицере Тихоне Ивановиче, который был известен в Елисаветграде прежде всего тем, что во время григорьевских погромов прятал у себя дома четыре еврейских семьи. Погромщиков встречал лично, выходил на порог в форме и с георгиевскими крестами и грозно вопрошал: «Жиды?! В моем доме – жиды?!»
Тогда мы имели возможность познакомиться с семейным архивом Нины Игоревны – впечатляющим собранием документов и фотографий. Вот благодарственное письмо Тихону Ивановичу, подписанное «Евреи Елисаветграда», вот он сам на фотографии – в форме и с крестами. А вот письмо областного управления КГБ 1989 года о том, что 13 сентября 1937 года он был арестован, а 2 ноября расстрелян по постановлению тройки НКВД. А вот аттестат Игоря Тихоновича, который окончил одиннадцатую школу 17 июня 1941 года и в 1942 году был отправлен на принудительные работы в Германию вместе с будущей женой. Вдвоем попали в концлагерь (когда сезон закончился, рачительные немецкие хозяева «вернули» работников), вдвоем бежали. Там, в Германии, родилась и Нина Бабанская.
Для большинства из нас семейный архив – это святое. Мы все храним ящики или чемоданы со старыми документами, фотографиями, письмами. Это – наше наследство, наша память. Как можно расстаться с этим, отдать в архив?
– Я долго сомневалась, – говорит Нина Игоревна. – Особенно жалко было расставаться с некоторыми фотографиями и рукописями отца. Пришла сюда обсудить детали, а Олег Александрович (директор архива О.А. Бабенко. – Авт.) повел меня на экскурсию. И вот мы заходим в комнату – светлую, чистую. Стеллажи, картонажи. Зима, окна распахнуты – помещение проветривают, через распахнутые окна в эту комнатку ярко светит солнце, и вкусно пахнет бумагой… Я поняла, что нашла хорошее место для своих родных. Здесь им будет хорошо.
Потому что кладбище – это… кости. Кладбища сносят, кости раскидывают. А их души всегда будут здесь, в этой солнечной комнате. А копии документов и фотографий, которые мне особенно дороги, мне здесь, в архиве, сделали.
– Но ведь такие вещи хочется оставить детям, внукам…
– Сегодня вы уверены, что для ваших внуков это будет так же важно, как для вас. Но ведь им это может быть и неинтересно. Они могут относиться к этим документам и фотографиям как к старому хламу. Они могут его выбросить, продать, просто потерять при переезде. А ваши правнуки, например, заинтересуются историей своей семьи, но всего этого уже не будет.
Дома, для детей и внуков, можно оставить копии. А оригиналы все-таки передать в архив. Тогда ваши потомки через сто, через двести лет смогут прийти сюда и подержать в руках эти фотографии…
Музей или архив?
Меня Нина Игоревна убедила: чтобы сохранить, лучше отдать. Но куда?
– У нас есть своя специфика, – объясняет директор архива Олег Бабенко. – Мы не можем хранить предметы. То есть монеты, награды, произведения искусства вы можете передать только в музеи. Мы храним документы, фотографии, рукописи (в бумажном и электронном виде), аудиозаписи – вот, например, аудиозапись всего, что сегодня говорили, тоже будет в фонде Бабанского.
Чем отличаются музей и архив? Большинство документов и фотографий, которые есть в музее, никто, кроме хранителей, никогда не увидит. Это не только в нашем музее. В любом музее экспонируется только 7-8% фондов. Ну, может, одна фотография из этого фонда когда-то могла бы попасть в какую-то экспозицию. В архиве любой человек может увидеть любой из полутора миллионов документов, которые мы храним.
– Что для этого нужно сделать?
– Взять паспорт и прийти в архив. Если вы хотите экскурсию, вы можете позвонить по телефону 37-31-10 и договориться на время. Если вы хотите поработать с документами, то можете направить нам заявку по электронной почте и прийти в удобный для вас день (читальный зал работает у нас в понедельник, вторник и четверг). Если вы знаете, какой именно фонд вам нужен, то вам его подготовят.
Если задуматься, это действительно впечатляет. Если какой-то журналист или краевед через сто лет захочет написать об Игоре Бабанском, который «открыл» нам Монастырище, «Каскады», урочище «Разлитый камень», добился статуса заказников для всех этих мест и тем самым сохранил их для потомков, ему достаточно будет прийти в архив, сказать «фонд Бабанского», и ему тут же выдадут картонаж с оригиналами всех документов, рукописей и фотографий.
Хотя через сто лет идти не придется – в архиве уже оцифровали немало документов, их все можно посмотреть онлайн. Но, если хочется подержать в руках, почувствовать запах, полистать рукописи – тогда нужно идти. И это еще одно принципиальное отличие архива от музея. Хотите подержать в руках метрику Кропивницкого? Пожалуйста: фонд 190, опись 1, дело 2. Порядок работы медучреждений в Елисаветграде в 1824 году? Фонд 18, опись 1, дело 127. В мире очень немного музеев, в которых вам разрешат взять в руки и полистать книги аналогичного возраста…
За пределами официальной биографии
Замечательно, что в таких «личных» фондах хранятся не только официальные документы, но и письма, воспоминания. Игорь Тихонович Бабанский умер в 1992 году, я его не знала. Но я писала о нем, и мне казалось, что как-то, шапочно, я была с ним знакома.
Но тут, на презентации архива, говорили не о педагоге Бабанском, не о краеведе или экологе. Тут говорили о друге.
– Он часто бывал у нас, – говорит Ирина Ивановна Подтелкина. – Он днем приходил, а я вечером возвращалась с работы и заставала их с дядей Шурой в реставрационной – разбирались с монетами. Вы знаете: Александр Ильин реставрировал книги, делал оклады, ему нужно было серебро для окладов. А откуда серебро? Переплавляли монеты. Александр Борисович звал Игоря Тихоновича, чтобы посоветоваться, какую монету можно переплавить, а какая сама по себе более ценная, чем серебро.
Помню, как Игорь Тихонович принес когда-то грибницы. Сейчас это распространено, а тогда такого не было. Мы деревья в саду пилили старые, а Игорь Тихонович говорит: «Не выкорчевывайте пеньки, я тут вам грибы посажу». Принес жидкость какую-то – что-то он экспериментировал, растворял грибницы в воде. Поливал ею пеньки. На следующий год у нас выросли вешенки! И много лет росли.
А еще как-то травы принес. Я и мой брат Андрей – мы всегда были склонны к полноте. Такая, как сейчас, я, конечно, не была, но всегда была полной, и меня это никогда не волновало. А Игорь Тихонович разбирался в травах, знал, где и когда их собирать, какие травы для чего нужны. И вот он принес мне сбор – 16 трав. Говорит: «Вы, Ирина (а он всегда называл нас на «вы», хотя мы были намного моложе), заваривайте, пейте три раза в день…» Я говорю: «Спасибо, я Андрею заварю». Как он смеялся! Он вообще чудесно смеялся. Но как он смеялся в тот раз, я до сих пор помню: хохотал, не мог уже, останавливался, а потом опять хохотал. Собирал где-то эти травы, сушил, год у него на это ушел, специально сбор готовил – хотел как-то помочь толстой девочке, а девочка-то и не поняла…
Коллекционер Вадим Орленко говорит:
– Коллекционеры собирались тогда, как и сейчас, в парке Ленина. Людей много было – все разные, разного возраста, с разным уровнем образования, темпераментом. Я называл это место «сходка», Игорь Тихонович – «сборище». Ругались там постоянно. С Игорем Тихоновичем никто не ругался. Если он так сказал, значит, так оно и есть. Все это знали.
Мы с ним как-то … не то чтобы подружились (разница-то в возрасте большая была), сошлись, совпали по темпераменту, мне нравилось слушать его, а ему нравилось объяснять что-то мне, рассказывать. Один раз он мне очень помог. Приехал коллекционер к нам из Херсона, а у него – монета, которую я мечтал иметь. Тогда как было? Нужно что-то на обмен. Это сегодня все можно купить, а тогда – только обменять. Я ему и то, и то предлагаю – не интересно. Я бегу домой (я рядом жил), у меня плакетка (памятная медаль. – Авт.) такая была из серебра – конная скульптура Клодта, ну, знаете, наверное, в Ленинграде, возле моста. А я вижу, у него к серебру слабость. Предлагаю – нет. Говорит: мало, добавь что-то. А что я добавлю? У меня ценней этой серебряной плакетки ничего нет. Торгуемся. Игорь Тихонович подходит: «Дайте-ка, посмотрю». И говорит так задумчиво, вроде про себя: «Красивая вещь. И сюжет интересный. И металл благородный. Все-таки платина высшей пробы». Я первый среагировал – выхватил эту плакетку: «Все, мне на работу, завтра поговорим» – и убежал.
Оказалось, платина. А ведь Игорь Тихонович сидел и смотрел на нас – двух идиотов. Умилялся, наверное. Один идиот притащил платиновую медаль, чтоб на медную монету обменять, а второй идиот брать не хочет!
Хотя, как рассказывает Елена Классова, сам Бабанский золото и платину не любил, только серебро и полудрагоценные камни, которые собирал здесь же, под Кировоградом. А еще очень любил дочку Нину – для нее заказывал эксклюзивные украшения из «подножных» камней у киевских, московских, ленинградских ювелиров.
Нина Бабанская и сегодня носит только такие эксклюзивные украшения. В каждой поездке по «бабанским местам», которые она организовывает для детей и взрослых, Нина Игоревна обязательно рассказывает о минералах, которые можно найти под ногами, и тут же демонстрирует свои украшения – «А вот так эти камни будут выглядеть после обработки». И, знаете, мои родные теперь тащат домой камни, а потом долго разбираются, что ж за «самоцвет» нашли…
Фото Александра Егурнова.
Про призначення / поновлення виплати пенсії особам, які виїхали з тимчасово...