В последнее время внимание на трансплантологию в нашей стране стали обращать не только люди, знающие эту тему изнутри, но и законодатели. Был принят закон о трансплантации органов. И.о. министра здравоохранения Ульяна Супрун отчиталась о первых шагах в его реализации. И в ее отчете было довольно много интересного. Захотелось обсудить это интересное со специалистом.
Супрун, в частности, сказала о единой государственной информационной системе трансплантации «Единство», об обучении трансплант-координаторов, о закупке на 50 миллионов гривен дополнительного оборудования, необходимого для проведения трансплантации, о необходимости закупки для местных больниц оборудования, с помощью которого можно констатировать смерть мозга. Один сет такой аппаратуры стоит 1,5 миллиарда гривен…
Об этом и не только мы поговорили с Игорем Писаренко. Он – анестезиолог. Работает в Запорожье, в больнице экстренной медицины, в отделении гемодиализа. Окончил мединститут, потом – интернатура, работа анестезиологом, ассистентом кафедры анестезиологии, трасплант-координатором.
– Мое общение с трансплантацией было плотным и достаточно долгим. Запорожский центр трансплантации появился в начале девяностых, и я в нем работал практически с его основания. Я не хирург, операций не проводил, но занимался наркозом и добывал трупные органы.
– В нашей стране давно существует система трансплантации?
– Смотря что называть системой. Первая трансплантация трупного органа в Украине была проведена еще в начале семидесятых годов. И с тех пор с разной периодичностью такие операции проводились. А система – это логистическое подтверждение, набор правил. Она нужна, но трансплантация объединяет несколько различных специальностей. Нельзя говорить, что определенный человек занимается трупной трансплантацией органов. В этом процессе участвует анестезиолог, независимо от того, кто установил смерть мозга в какой-то другой больнице. Участвует врач, который определил группу реципиентов, у которых есть показания к пересадке органов. Это может быть кардиолог, или пульмонолог, или торакальный хирург. И это специалист, который непосредственно занимается трансплантацией, при этом не обязательно, чтобы он был трансплантологом.
Известный Тодуров, автор первой в Украине пересадки сердца, не является трансплантологом, он кардиохирург. В год он делает 700–800 операций на сердце, а трансплантаций у него было четыре…
Трансплантация – «хайповая» тема, на ней все пиарятся. И чем больше пиарятся, чем больше поддержки общественности и СМИ, тем меньше трансплантаций. В Беларуси не было ни одного медийного проекта на эту тему. Они просто взяли и сделали.
– А у нас депутаты принимают какие-то законы на эту тему.
– В законе о здравоохранении уже присутствуют общие принципы. В трансплантации нет ничего такого, для чего нужен отдельный закон. Если всю процедуру трансплантации разбить на технологические кусочки, они не будут иметь никакого отношения к закону. Ну как можно законом обязать, к примеру, измерять артериальное давление? На самом деле не все, что существует в медицине, подтверждено законодательно. В этом нет необходимости.
В трансплантации нет ничего особенного – обычная хирургическая операция. Другое дело – трупное донорство. Хотя и здесь нет никаких проблем, которые нужно было бы регулировать законом. Тем не менее, парламентарии умудрились проголосовать, порадовались своему достижению, чем совершенно случайно запретили любую трансплантацию.
– Как так получилось?
– До принятия закона в 99-м году органы пересаживали в шести или семи центрах Украины. А после некоторые центры отказались от трупной трансплантации, оставили только родственную. Это проще: приходят мама с дочкой и просят пересадить, например, почку. И эти операции плановые. А с трупной сложнее. Неизвестно, когда произойдет забор органа, поэтому больных приходится вызывать в два часа ночи из другого города, что ни для кого неудобно.
По сути трансплантации у нас не существует. А на словах все красиво. Заявили, что будут готовить трансплант-координаторов.
– Кстати, странно: заявляют, что это будет новая профессия, но вы же много лет назад были трансплант-координатором.
– Вот именно. Сказали, что подготовка новых специалистов ведется на базе Запорожской областной больницы. При этом заявлено, что семьдесят процентов занятий практические. Хочу сказать, что последняя операция родственной пересадки в Запорожье была два года назад, а трупная – больше года. Какие практические занятия? Это просто большой мыльный пузырь.
В Киеве, Харькове делают по 40–50 пересадок в год, в Одессе, Львове – меньше, по пять-десять. В Запорожье – ноль. Но наш центр трансплантации объявлен ведущим в Украине. Супрун заявила, что у нас останется два центра трансплантации трупных органов – в Киеве и Запорожье. У нас, повторюсь, за два года не было ни одной пересадки. А остальные, которые работают, закроют? Супрун много нелогичных вещей наговорила.
– Объясните, что это за сет такой за полтора миллиарда гривен?
– Я не понимаю, что можно купить за полтора миллиарда, кроме ракеты. Медики ведь и раньше диагностировали смерть мозга, и не требовалось никаких сетов.
– А как вы относитесь к прижизненному согласию на посмертное донорство?
– Даже если у всех будет записано в паспорте, военном билете, татуировка на лбу, что он согласен на пересадку своих органов, это ничего не изменит. Трупное донорство – это медицинская технология: диагностика смерти мозга в реанимациях и другие этапы и процессы, ни один из которых не предполагает участие пациента.
– Ну так принят закон о донорстве.
– И что? Давайте примем закон о полетах на Марс. Это не будет значить, что все полетят. Принятый закон о донорстве – это не хорошо и не плохо. Его нечего обсуждать.
Из своего личного опыта могу сказать, что в восьмидесяти процентах случаев люди дают согласие на пересадку органов. Этого более чем достаточно для работы. Процесс следующий: пациент лечится, потом умирает. Причем умирает мозг, но еще какое-то время бьется сердце, и он находится на искусственной вентиляции легких. После того как это все констатировано, оформлено, доктор разговаривает с родственниками пациента. До этого никаких разговоров быть не может. И вот восемьдесят процентов родственников соглашаются, чтобы у их близкого были забраны органы для спасения жизней других людей. Но значительная часть пациентов, у которых диагностировали смерть мозга, не попадают потом на операционный стол потому, что их органы или некому пересаживать, или у него были инфекционные заболевания, и органы не подходят.
– А система «Единство» – это тоже мыльный пузырь?
– Абсолютно. Это система регистрации успехов – сколько пересадили. Там этих баз восемь или девять. Одна – база отделений, в которых проводятся трансплантации. Еще одна – люди, которым пересадили. Так им уже пересадили. Людей, которым будут пересаживать, никто не знает. Согласно закону о трансплантации, принятому в мае прошлого года, реестр должен был заработать 1 октября того же года. Он не заработал. Закон вступил в силу 1 января этого года, и с того дня трансплантация в Украине оказалась под запретом.
По идее все доноры и реципиенты должны быть в базах данных. И доступ к ним могут иметь только «придуманные» трансплант-координаторы. Непосредственно трансплантолог не имеет возможности ни ознакомиться с информацией, ни поместить ее в базу. Зачем это надо – никто не знает, но сказали, что так будет лучше, и эту норму зафиксировали в законе.
Если раньше в институт Шалимова приезжали мать и дочь, и почку матери пересаживали дочери, то теперь мать как донора вносят в одну базу данных, дочь как реципиента – в другую. А доступ к базам, как я говорил, ограничен. При этом нарушение установленных правил предусматривает приличные штрафы или даже сроки.
– От всего этого веет какой-то безнадегой.
– Да, трансплантация в стране уничтожена. Пять-десять лет ее не будет гарантированно. Понятно, что в условиях двадцать первого века, когда рядом Молдова, Россия, Беларусь, Казахстан, Польша, Хорватия, люди будут ездить на пересадки. А у нас закон запрещает.
– Так уже оборудование закупили на 50 миллионов.
– Это очень правильно, наверное. Но беда в том, что специального оборудования для трансплантации вообще не надо. Нужна обычная операционная, ничего специфического для таких операций не надо. Поменять серебряные скальпели на золотые можно.
У нас в прошлом году был грандиозный проект, который закончился грандиозным пшиком. Из запланированных 120 миллионов гривен потрачено было ноль, потому что трансплантологам не на что тратить деньги.
– То есть наши граждане будут ездить в другие страны на пересадки?
– Не совсем так. С живым донором – пожалуйста. Мир плохо относится к трансплантационному туризму, что было подтверждено Стамбульской декларацией, подписанной в 2008 году. Осталось только несколько стран, которые это делают для граждан другой страны. В Европе это невозможно.
– У нас невозможна пересадка костного мозга от неродственного донора. А надо бы разрешить?
– Это не моя тема, но могу высказать свое мнение. Трансплантация от всей остальной медицины отличается необходимостью совмещения. Если аппендицит мы сделаем любому пациенту, то пересадить орган можно не любому. Надо, чтобы совпадали группа крови и другие показатели. Предварительно надо создать базу данных костного мозга. Что сделали в Беларуси? Всем людям, которые сдают кровь, проводят комплекс совместимости костного мозга. И эти циферки хранятся в базе данных. Как только появляется необходимость пересадки, в базе находят нужные циферки, связываются с человеком, сдававшим анализы, и предлагают стать донором. Кто-то отказывается, а кто-то соглашается. Все не так уж сложно. Но если в Беларуси, России в базе несколько сотен тысяч человек, а в Штатах около пяти миллионов, то у нас за десять лет накопилось… 120 человек.
– В общем, Украина в трансплантологии не продвинулась вперед.
– Она ушла назад. У нас ведь уже были пересадки сердца, печени, почек. А сейчас нет и в ближайшее время не будет…
№17 (1586)