Пройти войну и дойти до… Аляски

Мы говорим о фронтовиках «прошел всю войну», «дошел до Берлина». Мой собеседник Арон Самойлович Бегун вышел из Кировограда в начале августа 1941-го, «прошел войну» в буквальном смысле – пешком. А к концу войны «дошел» до Аляски.

В 1941 году Арону Бегуну было пятнадцать. Он окончил школу и поступил в Кировоградский машиностроительный техникум. Но началась война.

– Сначала все были уверены, что война – это ненадолго, что у нас очень сильная армия, немцев выгонят… Кировоград бомбили постоянно. Мы, правда, жили на Кущевке, там было спокойнее, бомбили вокзал, аэропорт. Мама сказала мне, чтобы я на всякий случай сходил в техникум и забрал документы, а через центр города уже перейти было невозможно.

Мама отказывалась эвакуироваться. Через город уже шли люди с запада. Шли военные – сначала поодиночке, а потом группами – те, кто вырвался из котла в Подвысоком. Все шли за Днепр. Шли гражданские с детьми, со стариками, в основном евреи. Но мама не верила, что немцы убивают евреев. Говорила: «Я Гражданскую пережила, немцы бедных людей не трогали».

Нас четверо детей в семье было, я самый старший, младшей сестре моей четырех лет еще не было. «Красная звезда» эвакуировалась, там мамин брат работал, отец маму уговаривал, а она отказывалась: «Ну куда мы пойдем с четырьмя детьми?» А потом наш дальний родственник (Кустин была его фамилия) пришел к отцу и говорит: «Немцы уже заняли Новоархангельск, евреев убивают». И они придумали план: отец работал в артели возчиков, он забрал там своих лошадей, подковал их, нашел подводу (все это втайне от мамы), приехал домой и стал грузить вещи, продукты, детей младших сверху. Ну что маме было делать? Согласилась.

– А в Кировограде до войны были извозчики?

– Конечно, машин не было, автобусов не было. Только трамвай и извозчики, фаэтоны по городу ездили.

Мы вышли из Кировограда в первых числах августа. Убрали в доме, ключи соседям отдали, думали, что на пару недель уезжаем… Днем шли: младшие на подводе, а я и родители рядом. Ночью заедем в село, перекусим, поспим на траве – и дальше.

– А куда шли?

– В Александрию. Дальше мы не загадывали, думали, скоро вернемся. 4 августа мы пришли в Александрию и там узнали, что Кировоград уже заняли немцы. Куда дальше? Нам посоветовали, что ближе идти на Кременчуг и там перейти Днепр, но там эвакуируются крупные промышленные предприятия, и мы на мост не попадем. Надо идти на Запорожье. А днепровские мосты бомбят… Нам повезло, мы дошли до Запорожья и перешли все-таки Днепр. И так пешком дошли до города Сталино (это Донецк). Куда дальше идти, мы не представляли.

Отец где-то услышал, что на вокзале есть поезда «Красной звезды». Я пошел, узнал, нашел, да, есть, свои, кировоградские, эвакуируются в Пензу. Но кто такую большую семью с детьми возьмет? А мама говорит: а ты поезжай. У мамы в Горьком родственники были, и я должен был до них добраться. Дали мне 25 рублей, хорошо, что тогда в товарняках можно было бесплатно ездить. И я поехал в Горький. Так получилось, что всю мою семью эвакуировали в Среднюю Азию, а я оказался в Горьком. Нашел там мамину сестру, приняли меня, конечно, прекрасно. Я поступил в Горьковский речной техникум им. Зайцева – там готовили средний технический персонал для Волжского речного пароходства.

Окончил первый курс, а на втором курсе – практика. Нас отправляют на буксирный пароход Средне-Волжского речного пароходства. Что это такое? Это огромный пароход, который тянет по Волге груженые баржи. Нас встречает капитан и говорит: «Вы прибыли на практику, но… у меня два кочегара получили повестки на фронт. Поэтому вы с сегодняшнего дня зачислены в штат кочегарами». Как? Что? Он вызывает этих двух парней и говорит: «У вас есть 24 часа, учите их». И через сутки эти ребята сошли на берег. Все. Мы вдвоем, мальчишки по 16 лет, остаемся кочегарами. Смена – восемь часов. Восемь часов без перерыва бросаешь уголь, выгребаешь остатки в реку, опять бросаешь уголь и т. д. Потом восемь часов отдыхаешь и опять на смену. Еда по карточкам. Может быть, нам бы ее и хватало, но карточки можно отоварить только в городах. Пришвартовались в Ярославле, отоварили карточки на три дня. А дальше – никак, до следующего города.

Мы поработали так пару месяцев и решили сбежать. Как-то об этом прознал капитан. Вызвал нас: «Мальчики, я понимаю, как вам тяжело. Но если вы сбежите, то я в порту должен буду просить дать мне кочегаров и должен буду сказать, что вы сбежали. Вас будут судить по законам военного времени, вы попадете в штрафбат. Потерпите. Я вас отпущу, вернетесь в техникум». И, когда сезон закончился, он нас действительно отпустил.

А в январе 1944-го, когда уже освобождали Украину, к нам в техникум пришел вербовщик. Вербовали добровольцев на фронт. Я записался. Нас (меня и еще одного моего товарища) определили в бронепоезд, но потом, когда мы уже пришли на призывной пункт в Горьком, оказалось, что, поскольку мы учились в речном техникуме, то нас пошлют на флот. А потом оказалось, что, раз мы уже два курса техникума окончили, то это можно приравнять к среднему образованию, и нас направили в Московскую школу специальных приборов военно-морского флота.

– Это была элитная учебка?

– Наверное. До войны радиометрией, радиолокацией у нас практически не занимались. Мы были вторым выпуском этой школы. Проучились два месяца и вроде бы должны ехать на фронт, но не едем. Никого никуда не распределяют. А потом нас привезли на вокзал, а там пассажирский поезд! Огромная редкость в те времена. Не товарняк, а настоящий пассажирский поезд, с сиденьями и т. п. Москва – Владивосток. Почему Владивосток? Война тут, в Европе, а мы во Владивосток? За восемь дней пути мы, конечно, стали догадываться. А когда приехали, то там, во Владивостоке, ни для кого не было секретом, что Советский Союз готовится к войне с Японией. Там открыто об этом говорили.

США уже воевали с Японией и рассчитывали на помощь СССР. Они помогали техникой – у нас тогда было очень много американских кораблей. И вот в какой-то день меня вызывает «особняк» – начальник особого отдела – и говорит: «Вы поедете в США, в штат Аляска, получите там корабль – охотник за подводными лодками. И вернетесь назад». Это малый боевой корабль, который предназначен для поиска и уничтожения подводных лодок. Экипаж – всего 15 человек: один радист, один радиометрист, один пулеметчик и т. п. И вот нас 15 человек отправляют на Аляску, на венную базу.

Брать нам с собой ничего не разрешили: ни документов, ни фотографий, ни писем. Взяли у каждого отпечатки пальцев. На Аляске нас учили управлять такими кораблями. Так что вот: довелось и Америку повидать…

– А вы действительно повидали Америку?

– Нет, конечно. Закрытая военная база. Ни одного гражданского. Учили нас русские преподаватели, которые эмигрировали в начале века. Но для нас многое было в диковинку. Нам давали зарплату, или карманные деньги, – 13,5 $. А на территории военной базы – магазинчики, где есть все: зубная паста, одеколон, апельсины, бананы, шоколад. Шоколад! Я тогда первый раз настоящий шоколад попробовал.

Когда наша учеба уже подходила к концу, Советский Союз объявил войну Японии. Раньше, чем планировалось. И мы оказались отрезанными. На Аляску мы плыли через Курилы, а вернуться уже не можем. Американцы быстро сориентировались. Они очень боялись, что Япония будет бомбить Аляску, а там военные базы. И мы патрулировали берега Аляски до окончания Японской войны.

– А потом вернулись домой?

– Нет. Уже выиграли войну с Японией, уже разделили Корею, и началась подготовка к войне с США.

– В 1945-м?

– Да. Так говорили. Потому что нас не демобилизовали, никого. Камчатская военная флотилия была в состоянии боеготовности до 1950 года. Нас начали демобилизовывать только в пятидесятом, так что я семь лет отслужил.

В 1950-м Арон Бегун вернулся в Кировоград. Говорит, сразу даже сориентироваться не мог: вокзала нет, трамваев нет, возниц нет, только такси – «студебеккеры»…