Павел Штутман. Постоянное движение

Еще совсем недавно все мужчины большой страны (кроме членов Политбюро) в шестьдесят уходили на пенсию. Представить в качестве тихого пенсионера Павла Штутмана просто невозможно. Председатель наблюдательных советов заводов «Эльворти» и «Гидросила», меценат Экономико-технологического института им. Эльворти, выставки «АгроЭкспо», «Покровской ярмарки», один из лидеров машиностроительной отрасли Украины, член президиума Федерации работодателей Украины. Он уже создал столько, что хватило бы на пять жизней. Но останавливаться не собирается и подводить итоги не хочет.

– Павел Леонидович, мы с вами не дамы бальзаковского возраста и можем не стесняться своих лет. Через несколько месяцев вам исполнится 60. Дата серьезная, знаковая для человека и его близких. Вы сами ощущаете груз этой даты? Есть желание уже подводить итоги или подождем до 75-ти?

– Знаете, я хорошо помню себя и в 50, и в 40. И теперь, на грани 60-ти, не чувствую особой эмоциональной или физической разницы, слава Богу. Поэтому я считаю, что подводить итоги рано, но в любом случае надо понимать, что времени осуществлять все грандиозные проекты, важные для меня, у меня уже меньше, чем когда мне было 40 (смеется). Я думаю, эта дата стимулирует к тому, что надо работать энергично, более ответственно, с более, образно говоря, высоким коэффициентом полезного действия.

– Насколько я знаю, последние годы вы активно занимались историей своей семьи. Расскажите о своих корнях. Как сказались судьбы ваших предков на формировании вашего мировоззрения и характера?

– Это особая история. Ключевой вопрос: что дает изучение своей истории? История – это ведь не просто история. Это целый ряд мифов, понимаете? Вот я недавно прочитал несколько книг Юваля Ноя Харари, и в первой своей книге «Sapiens. История человечества» он как раз и остановился на том вопросе, который поначалу не показался для меня столь важным. Это то, что взаимоотношения между людьми, организация, сообщество, государство сосуществуют виртуально, в нашем воображении. То есть мы принимаем на себя определенное обязательство… верим в то, что эти взаимоотношения существуют…

– … правила игры…

– Да. Мы верим. Когда я беру, например, сто гривен, я верю, что на эти деньги могу что-то купить. А потом я иду к другому человеку, в магазин, даю сто гривен, и он так же верит в то, что на эту бумажку он также сможет что-то купить. Это все вера, и эта вера базируется на мифах. Харари объяснил мне такую вещь, которую потенциально я раньше не понимал, даже и не догадывался о том, что нация – это не язык, это не география, это знание каких-то общих мифов. Под мифом, естественно, может пониматься то, что было, и то, что как-то придумано, кем-то пересказано и потом передано всем остальным.

А теперь я возвращаюсь к тому, с чего мы начали, – к родственникам. Было время, когда я не знал всех этих историй. Ощущал ли я тогда свою семью, которая объединена общей фамилией, в данном случае по мужской линии – это фамилия Штутман? Теперь, мне кажется, я стал богаче духовно, и я чувствую свою огромную семью, и у меня часто не хватает времени поддерживать отношения с этой огромной семьей, которую я нашел. И я вижу, что это имеет большое значение не только для меня, но и для тех людей, которые вдруг через сто, иногда даже больше лет узнали обо мне и всей нашей семье.

Вот такая ситуация. Действительно, простому человеку не дворянского сословия сложно выстроить родословную раньше, чем от начала XIX века. Ну, может быть, самый конец XVIII века, потому что именно в это время давали фамилии здесь, на нашей территории. И от фамилии уже легче установить взаимоотношения. Но мне удалось.

Первое упоминание моих предков по мужской линии связано с местечком Конецполь, сейчас это Николаевская область, раньше это был Балтский уезд, и это совсем рядом с Первомайском. И в середине XIX века там проживала семья, и самый главный там был Меер Моисеевич Штутман. Чем он занимался, я не знаю, но знаю, кто у него были братья и другие родственники. И вот с этого момента по моей линии я выстроил генеалогическое древо, нашел много ветвей, которые сегодня распространены по всему миру.

Мой прадед, Йоэль Моисеевич Штутман, Йоэль – это Джоэль, редкое имя у нас, но в виде Джоэля оно употребляется достаточно часто. Он родился в местечке Богополь, сейчас Первомайск, рядом же с Конецполем. И дальше его движение было уже отражено в 1892 году, когда он купил в Новоукраинке мельницу. У меня есть самая первая нотариальная запись.

Есть еще достаточно много записей, в которых он покупал, продавал, брал и сдавал в аренду мельницы, ну естественно, вся эта веселая история закончилась, когда началась революция. Хотя не только в революции дело. Большие изменения произошли, когда некий гражданин Варшавский построил там паровую мельницу, развалины которой при въезде в Новоукраинку существуют до сих пор, и многие жители Новоукраинки мечтают о том, что кто-то это здание как-то восстановит, и оно станет гордостью и достопримечательностью Новоукраинки.

У моего прадеда было шесть сыновей, один из них – это мой дед Пинкус. Судьба у всех была достаточно разная. Один умер до революции, второй после революции спустя какое-то время. Два погибли в результате Холокоста, в том числе и мой дед. Один, Давид, умер своей смертью в почтенном возрасте в городе Баку, а еще один эмигрировал в Аргентину. На сегодняшний день я поддерживаю связи с самыми различными своими родственниками в самых разных частях света. И в Соединенных Штатах, и в Израиле, и в Великобритании,и в Германии, и в Испании, и в Аргентине, и в Уругвае.

На сайте MyHeritage, есть такой сайт для ведения родословных, там выложена моя родословная, и люди туда часто заходят, и появляются какие-то новые родственники. Недавно со мной связался Давид Берштейн, он тоже происходит от Рафаэля Штутмана, который в свое время эмигрировал в Аргентину. И я так понял, что для него все это имеет, наверное, даже большее значение, чем для меня, потому что где-то в Аргентине, на краю света, что-то узнать о своих корнях – это достаточно важно и интересно.

– Это вам как-то дало понять, что ваши родственники, ваши предки такие же неспокойные предприимчивые ребята, как и вы сейчас? Увидели вы какие-то общие черты?

– Трудно сказать. Вы знаете, я бы не стал говорить о неких таких вот генетических склонностях к бизнесу. Я не вижу никакой генетики в том плане, что мои предки были мельниками. Скорее всего, это определенное воспитание, это трудности, может быть, даже есть некие природные склонности к точным наукам, и вместе с каким-то уличным таким хулиганским воспитанием это дало некий микс…

– Скажите, какие этапные вехи своей биографии вы бы выделили сами? Какие моменты были для вашей жизни знаковыми, поворотными?

– Понимаете, трудно сказать, какие были знаковыми. Я родился в этом городе, я прожил всю жизнь в этом городе. Перемены происходили постепенно, это был большой постоянный труд. Постоянное движение к поставленной цели. Понятно, что потеря близких – это всегда горе, рождение детей – это всегда радость. А что было такое знаковое, трудно сказать. Есть такой известный бизнесмен и блогер Евгений Черняк, он задает вопрос: «Когда вы заработали свой первый миллион, что вы чувствовали?» И большинство отвечает: «Я даже не заметил, как я его заработал». И здесь вопросительного знака никакого нет.

– Вот, кстати, о первом миллионе. Павел Леонидович, нескромный вопрос: вы не бедный человек? Как вы сами формулируете?

– Я придерживаюсь и всю жизнь придерживался консервативного взгляда на бедность и богатство. В моем понимании деньги, имущество не являются богатством. Богатством является то, что делает меня счастливее. Может ли человек быть счастливым, когда он все время думает о еде и как накормить свою семью? Я не думаю об этом в принципе, тех доходов, которые у меня есть, вполне достаточно для того, чтобы иметь какой-то определенный уровень жизни. Но самое главное, мне кажется, богатство – это возможность реализовывать себя, это мои дети, это мои близкие и друзья, это те родственники по фамилии Штутман, которые имеют уже другие фамилии. Это вот окружение, вот оно и есть, мне кажется, богатство. Может быть, другие люди думают по-другому, как говорится, они считают, если у них там на счету лежит 1 миллион – да, полное счастье, а стало 999 тысяч – они несчастные, а если у них стало миллион сто, они стали еще счастливее. Может быть, есть и такие люди, но я к ним не отношусь, у меня другие взгляды на жизнь.

– А вы могли бы руководить своими предприятиями из-за границы? Вот сейчас многие бизнесмены, тот же Евгений Черняк, которого вы упомянули, так делают. Почему не уехали?

– Почему я не уехал? Да, сейчас практически каждый человек имеет возможность уехать. Трудно сказать, вот не уехал – и все. Потому что всегда был здесь какой-то интерес, была какая-то здесь зона ответственности. Никто не знает, и я не знаю – это правильное решение, то, что я не уехал, или неправильное? Это, может, потом, по истечении жизни кто-то скажет, и то будут разные точки зрения.

– У богатых свои причуды. Кто-то покупает яхты и острова, а вы занимаетесь образованием, поддерживаете институт, проводите выставку и ярмарку, восстанавливаете исторические памятники. Зачем вам такие затратные проекты, особенно в наше кризисное время?

– Ну то, что касается института, понятно…

– Яхт и островов у вас точно нет?

– Нет, яхты нет, и островов нет, и не было никогда никаких желаний иметь то, что тебе не нужно. Я поддерживаю высказывание кальвинистов и пуритан относительно того, что надо накапливать богатство и ограничивать себя в потреблении. То есть надо создавать материальные ценности, работать над этим все время и при этом иметь достаточно скромное потребление. Я не являюсь сверхскромным в потреблении, я потребляю ровно столько, сколько мне необходимо.

– А вот эти затратные проекты, в которые вы вкладываете деньги, заведомо зная, что они никак не отобьются…

– Да, образование, но мы же понимаем, что самый главный капитал – это образование. Можно говорить все что угодно, какие-то красивые слова: если хочешь уничтожить страну, уничтожь ее образование, если хочешь развить страну – создай образование. Ведь это однозначно, потому что любые материальные ценности создают не полезные ископаемые, основу богатства государства, благополучия граждан создают, прежде всего, люди.

Мы знаем примеры самых различных государств, которые не имеют ничего, тот же Сингапур, там практически земли нет, а это одно из самых богатых государств в мире на сегодня.

Я – предприниматель, руководитель, моя зона ответственности – машиностроение, там должны быть люди, которые умеют работать и которые конкурируют как раз с теми компаниями, которые находятся и имеют персонал, выращенный в таких государствах, как Соединенные Штаты, Германия и другие. Поэтому здесь без образования делать нечего.

У нас, к сожалению, в Украине образование превращается в ритуал. То есть неважно, чему ты научился, а важно, как говорится, что ты участвовал в этом ритуале, и когда мы с нашим техническим университетом (ЦНТУ. – Авт.) вели переговоры, что надо улучшать качество, что надо бороться с такими несовместимыми с образованием проявлениями, как коррупция, то многие это восприняли как личный конфликт, и меня за то, что я к этому призывал и отстаивал как работодатель точку зрения качества образования, нашли способ даже исключить из Наблюдательного совета технического университета. А я не могу допустить, чтобы остановились предприятия, мне также не хотелось бы, чтобы, когда я приду в муниципалитет, меня встретил человек, не имеющий образования, который ничего не может сделать. Я не хочу, чтобы экономикой управляли люди, которые понимают суть денег только когда они лежат у них в кармане. Поэтому естественно, что мы не боимся трудностей, и мы сегодня плотно сотрудничаем с Экономико-технологическим институтом имени Роберта Эльворти, который, кстати, был создан достаточно давно, и уже несколько лет назад мы праздновали 25-летие. Изначально это был Кировоградский институт коммерции.

Сегодня Экономико-технологический институт имени Эльворти дает большой позитив. Я не говорю даже о тех бакалаврах и магистрах, которых готовят, а польза просматривается в длительном промежутке времени. Бакалавр готовится 4 года. А на сегодняшний день в ЭТИ ежегодно обучают две наши группы по программе «Магистр делового администрирования», то есть руководители самых различных подразделений наших заводов там обучаются. И сегодня мы видим реальную роль этого образования, если бы этого не было, я не знаю, как бы мы до сих пор существовали.

В ЭТИ обучают по таким направлениям отдельных наши работников, как маркетинг, менеджмент, финансы. Ряд таких предметов и курсов связаны с прикладной механикой. Поэтому и дальше надо поддерживать, и дальше нужно помогать, инвестировать, покупать оборудование.

Ранее мы передали в ЭТИ два компьютерных класса, самых современных, в прошлом году – станок с числовым программным управлением. В этом году надеемся, что успеем передать робототехнологический комплекс.

Сегодня это достаточно современный институт с серьезной материальной базой. Ну и меня недавно избрали председателем наблюдательного совета Экономико-технологического института имени Роберта Эльворти, и передо мной, в том числе, сегодня стоит вечный вопрос повышения качества образования. Повышение качества образования таким образом, чтобы студент, закончивший институт, пришел и сразу мог работать. Это не такая простая задача, которую на сегодняшний день не так много университетов мира решили. Ну, я думаю, что мы это сделаем.

– Понятно, вопрос вдогонку: сейчас новые вызовы по образованию, тем более локдауны, пандемия заставила пересмотреть многие взгляды на образование. Буквально в течение года возникает потребность в профессии. Как быстро может перестраиваться институт в своем образовании? Как преподавателей готовить, как быстро менять учебные планы?

– Перестраиваться быстро крайне сложно, но что значит перестраиваться? Нужно просто эволюционировать вместе с изменениями, которые происходят вокруг. Всегда будет достаточно консервативных университетов, они не хотят ничего делать. Есть такие инертные коллективы, в которых каждый человек сам по себе может быть очень энергичным, предприимчивым, а когда он находится в коллективе, тот полностью нивелирует его предприимчивость и энергичность.

Сам локдаун, я считаю, повлиял на образование и позитивно, и негативно. То есть естественно, что классическое обучение, которое должно было проходить в аудиториях, но проходило в режиме онлайн, ухудшило подготовку студентов. Я так считаю. Возможно, кто-то может привести другие примеры. Но если будем говорить о среднем результате, то я считаю, что он ухудшился, но, с другой стороны, мы увидели преимущество подготовки онлайн, которое тоже можно и нужно использовать. Сегодня очень много появилось инструментов обучения через Интернет, то есть технологий, да и инструментов как технологий. Естественно, что это нужно использовать. То, что касается обучения онлайн, сегодня может использоваться при обучении высокомотивированных студентов, всех желающих, которые хотят обу­чаться. Тех, кого не надо заставлять, которым интересно, и в этом случае курсы должны составляться таким образом, чтобы они включали в себя ряд этапов контроля, выполнение каких-то определенных работ, индивидуальные работы с преподавателем. В таких условиях происходит некий процесс формирования компетенций, конкретных навыков, которые он может применять на своем рабочем месте. Я считаю, что для последипломной подготовки онлайн-обучение очень перспективно.

– Мы сейчас в ожидании большого праздника – 30-летия Независимости. Наша центральная власть готовит большой парад, целую кучу мероприятий, при этом, я скажу о наших читателях, есть четкое мнение, что где-то когда-то что-то пошло не так. И наша страна в части экономики как-то совсем не в том месте, где бы нам хотелось. Скажите, что, с вашей точки зрения, пошло не так в нашей стране?

– Это сложный вопрос, философский, притом какие-то спорные моменты уже накрепко закреплены, можно сказать, в мифах и канонах, которые, может быть, и не надо было бы обсуждать. Тем более в канун праздника. Но ваш вопрос имеет право на жизнь.

Итак, 30 лет назад был мощный Советский Союз, в котором создана была экономика, такая плановая, такая не мобильная, местами больная, но как бы управляемая. Управляемая такая прочная экономика. И было принято решение, что тот путь, по которому пошел Советский Союз и все республики, которые входили в Советский Союз, – тупиковый, и коммунизм нельзя построить в принципе. То есть теория Карла Маркса оказалась не то чтобы неверной, а просто появились такие инструменты, как антимонопольное законодательство, которые абсолютно нивелировали теоретические последствия теории Карла Маркса о том, что корпорации будут укрупняться, укрупняться и укрупняться, пока просто не станут настолько большими, что никто не заметит, где там находится тот капиталист, предприниматель, который может еще что-то улучшать. Но на самом деле антимонопольное законодательство стало контрприемом против таких последствий.

И в результате этого было там принято решение – не здесь, не в нашем кабинете, а в Кремле, на Политбюро, может быть, лично Горбачевым, – переходить к капитализму. Но надо было сначала изучить капитализм! Надо было составить дорожную карту перехода. Они частично пытались через развитие кооперативного движения, потом там были такие центры научно-технического творчества молодежи, но это все как бы было правильно, но построено на интуиции, а не на теории, и не было необходимой дорожной карты.

Я говорю только об экономике, не хочу говорить о политике, что надо было просто развалиться или надо было сохранить какие-то более плотные взаимоотношения. Честно говоря, это не моя плоскость размышлений, я говорю только об экономике.

И потом в какой-то момент ситуация просто вышла из-под контроля, рванула инфляция… Но самая большая проблема в этой ситуации – это, естественно, рынки. Китай мощный почему? Потому что у него есть мощный внутренний рынок. И есть такое утверждение некоторых экономистов, которые считают, что рынок может быть самодостаточным, если он существует на пространстве приблизительно 300 миллионов человек. Это очень образно. И когда мы решили установить границы, то, естественно, разрушили этот рынок, то есть от нас Восточная Европа, так называемые страны СЭВ отошли, мы с ними нарушили связи. Мы нарушили связи внутри Союза, и в результате начали отваливаться те отрасли, целые заводы, которые не могли существовать в столь малом пространстве и которые субъективно не могли преодолеть эти границы.

Да, есть инфраструктура, преодолевающая границы, представительства какие-то, склады и т.п., но рынок разваливался столь стремительно, что они никак не могли быстро отреагировать, ни по времени, ни по подготовке, не только государство не могло разработать дорожную карту, но и каждая отрасль или завод в отдельности.

Необходимость перехода от социализма к капитализму пока не оспаривается ни одним теоретиком, и я с этим абсолютно согласен. Это нужно было сделать, но это делалось настолько топорно, что потери оказались просто огромными. Мы скатились по жизненному уровню, уровню экономики до стран третьего мира. И до сих пор продолжаем делать то, чему мы научились на этапе развала рынка. Вот мы видим последние наши взаимоотношения… Ладно, раз я сказал, что не хочу говорить о политике, то и не буду…

– Павел Леонидович, потеря рынка – это большая беда, и мы не можем уже обслуживать даже не 300 миллионов, но и сто миллионов, но есть много стран, которые точно так же не имеют больших рынков, и они в принципе неплохо устраиваются. Мне же кажется, что потеря рынка, сопряженная с коррупцией, тотальной коррупцией, массовой коррупцией в экономике и управлении, – именно это стало основной проблемой. Тем самым, что «пошло не так».

– Ну, коррупция – это даже не уголовная проблема, в Украине это проблема политическая. То есть мы знаем определенные случаи, в которых я просто уверен, что это именно так. Когда люди приходят к каким-то выборным должностям с самыми благими намерениями, но только они прикасаются к коррупционным деньгам, у них меняется приоритет. Они становятся другими, то есть абсолютно, они приходят с одними идеями, а заканчивают с противоположными. А вот эта бацилла, которая их испортила, – это коррупция. Здесь я абсолютно с вами согласен, но я сказал, что не буду говорить о политике, а коррупция в нашей стране в моем понимании – это политическое явление.

– Хорошо, тогда вернемся к той теме, о которой нам с вами всегда приятно поговорить. Вы реально большой патриот нашего города. Ни смена названия, ни экономические кризисы, ни смена руководства, никакие катаклизмы не изменили вашу позицию. Какой Кропивницкий сейчас – мы с вами видим, а каким вы видите его ближайшее будущее? Особенно в той части его жизни, которая зависит от нас, от горожан, от местной власти?

– Первый вопрос – я говорил об этом в самом начале нашего разговора. Мы должны почувствовать себя некой общностью. Мы – жители нашего города – должны стать некой общностью. Для этого необходимо уточнить наши мифы. Не будет мифов – не будет землячества в каких-то странах или городах, не будет ничего, объединяющего всех нас. Мифы надо уточнить, создать, развить, оберегать, доказать и этими мыслями «прошить» мозги всей нашей сообщности. И если мы такими будем, будет меньше людей уезжать, а наоборот, начнут подтягиваться сюда.

А каким должен быть город? Я бы хотел – это, конечно, моя мечта, в которую я верю только во сне, – чтобы наш город был университетским центром. Если бы он стал университетским центром, мы бы не сомневались ни в промышленности, ни в кадрах. Ни в чем! То есть люди, которые приезжали бы из других городов, из больших и малых, какая-то часть всегда бы здесь оставалась, и город бы рос как индустриальный и культурный центр.

В качестве примера – то, что мне близко, – выставка «АгроЭкспо». Мы строили общий проект материального и культурного, «АгроЭкспо» и «Покровская ярмарка». То есть вот это – культура всегда рядом. И мы говорим, что нас объединяют мифы, нас объединяет культура, которая тоже в какой-то степени отчасти миф. Некие истории, некие костюмы, песни, танцы – это все нас объединяет. Это все нужно развивать и поддерживать.

Я всегда, когда бываю на «АгроЭкспо», утром, в первый день – нет, а во второй-третий день всегда где-то с 8 до 10 на ярмарке. А в субботу вообще только на ярмарке, провожу там полдня. Это крайне важно для меня… Я вижу отдачу от того, что делаю. Мне повезло с городом…

– Можно сказать, что и городу повезло со Штутманом…

– Ну это не мне судить. А каким еще я вижу наш город? Повторюсь – индустрия и культура. Там заводы и театр, танцевальный ансамбль, галерея. Без этого нельзя, нельзя оставить только одну полезность. Нет смысла оставить одни руки и отрезать голову, зачем?

– Павел Леонидович, я хочу четко сформулировать мысль, которую я от вас услышал. Чтобы иметь будущее, нужно стать сообществом, так?

– Да, мы должны им стать. Стать сообществом и опираться на определенные идеи, истории, традиции и это все ценить, и тогда люди будут к нам подтягиваться. Не уверен, что к нам поедут из Киева, Харькова и Львова, но то, что будут подтягиваться из сельской местности, из районов, из небольших городов, – люди всегда тянутся к хорошему, а это очень хорошее. Индустрия – это рабочие места, это уровень жизни. Культура – это удовлетворенность и чувство принадлежности к сообществу. Это однозначно.

– После таких объемных вопросов самое время перейти к блицу, давайте немножко расслабимся. Очень короткие вопросы и очень короткие ответы. Что вы сейчас читаете?

– Я только закончил, я вам сказал, две книги. Это Юваль Ной Харари «Sapiens. История человечества» и того же автора «21 урок для XXI века».

– Какие машины любите?

– Я люблю машины функционально удобные.

– Вы даете ценные указания жене, когда за рулем она, а не вы?

– Давал, но уже не даю (смеется).

– Кому из политиков прошлого любого времени вы симпатизируете?

– Трудно сказать… Честно говоря, у меня не сложилось… Я больше в экономике…

– А из современных украинских политиков у вас есть симпатии?

– На уровне эмоций – нет. Честно говоря, нет ни одного политика, которому я бы симпатизировал на уровне доверия.

– Последний вопрос блица. Вы считаете себя перфекционистом?

– Нет, это абсолютно нереально, я могу даже отказаться от какого-то проекта, если он мне на каком-то этапе показался не столь интересным, как вначале.

– Хорошо, последний вопрос нашего интервью. Зная вашу привычку все планировать наперед, расскажите, каким будет ваш юбилейный 2022 год? Что вы уже напланировали?

– Ну, ничего не запланировал… В бизнесе?

– И в бизнесе, и в жизни…

– В жизни я знаю, что начну этот год с посещения какого-нибудь горнолыжного курорта, может быть, даже украинского, или там… чем выше, тем лучше. Украинские горы – мне очень нравится Буковель, в условиях пандемии там чудесно. Все хорошо, за исключением того, что горы низкие, я люблю повыше.

– Хорошо, а что еще в 22-м году будет? Вы собираетесь торжественно отпраздновать?

– Нет, я, скорее всего, в это время буду в горах.

– Юбилейная «АгроЭкспо» №10 как пройдет?

– Ну, сначала №9 пройдет, я думаю, что пройдет хорошо, выставка сегодня самая мощная в Украине, общепризнанная уже, у аграриев она самая продуктивная, самая интересная, самая лучшая, по нашим данным. Я так думаю, что главное – сохранить этот тренд на улучшение, потому что если мы не будем улучшаться, то на каком-то этапе можем стать скучными и неинтересными. Надо постоянно удивлять чем-то своих гостей.

– Президента пригласите на 9-ю или уже на 10-ю выставку?

– Да мы, честно говоря, всех президентов приглашали, но далеко не все приезжают. (Смеется.)

– Хорошо, а в 22-м году будет новая сеялка, будет новый насос? Будет новый завод?

– Новых заводов, наверное, не будет, а новая продукция однозначно будет, я не буду говорить, это скучно, какая-то там продукция, сеялки, чем они отличаются друг от друга… Я думаю, это наших читателей вгонит в скуку, скажу одно – нового будет много, а так все ритмично.

– По большому счету, 60-й и 61-й годы в вашей жизни кардинально отличаться не будут?

– Революций точно не будет.