Наши незнаменитые земляки

Краеведы всегда с пиитетом относятся к знаменитостям, так или иначе связанным с их городом. Наши, кировоградско-кропивницкие, не исключение.

Растиражированные предметы нашей гордости: Великий Поэт по пути в Одессу поменял лошадей в Елисаветграде, но ведь, к сожалению, этот факт никак не отражён в его поэзии, а именно ею он нам интересен! Архитектор, брат знаменитого писателя, строил здесь казармы – какие именно, мы не знаем, да и сохранились ли они вообще? Известный вое­начальник, будучи проездом, выступил на митинге,  но как повлияло это на историю?

Гораздо интереснее родившиеся, учившиеся и работавшие здесь люди, ставшие поэтами, писателями, художниками, педагогами, учёными, военными. Город влиял на них, и они влияли на город.

И, конечно, репутацию, культурный фон города создают в основном не большие знаменитости, а просто хорошие (или не очень) жившие и сейчас живущие рядом с нами люди с интересной, часто поучительной судьбой, известной, к сожалению, только их друзьям и родственникам. А жаль! Попробуем хоть немного восполнить этот пробел.

Юрий Лебедев.

Дед Костя

Не знаю, кем был отец трёх братьев Кудренко, родившихся и живших в селе Рыбчино под Елисаветградом, но все трое были обучены весьма нужным в селе рабочим профессиям – один стал кузнецом, второй – шорником, а третий – бондарем.

Старший – Костя – недолго был сельским кузнецом. Начиналась Первая мировая война – «германская», как её потом называли старики. Мобилизация, фронт, о котором он никогда не вспоминал, и пленение при разгроме армии генерала Самсонова. Пленных было очень много, условия содержания тяжёлые, но и охрана никакая. Многие бежали. Костя выбрал направление на юг, через Альпы. Узнал я об этом случайно, когда Дед Костя пришёл ко мне домой во время сборов в альплагерь и, увидев кошки и ледоруб, сказал: «У мене такі ж були, коли я від німця горами тікав». Из Германии он попал в Италию, где пару месяцев жил в горах с таким же беглецом. Экипировались и кормились они слегка потроша вагончики итальянской армейской грузовой канатной дороги – прямо на ходу, пока вагончик проходил между двумя опорами. Жизнь была почти беззаботной, но однообразной, и он двинулся на восток. Через пару забытых лет, достаточно запутанным путём, пройдя Балканы и Венгрию, он пришёл в Украину. К тому времени там без него революция случилась…

Благодаря приобретённым «партизанским» навыкам ему удалось избежать последствий от встреч с немцами, «белыми», «красными», «зелёными» и вернуться в родное Рыбчино. Работа для кузнеца в селе была, Костя быстро встал на ноги и женился. У него родились две дочери. Вскоре семья уже имела корову, лошадь, и всё было бы хорошо, но наступил 1928 год, а колхозником Костя не был и становиться им не собирался. Однажды друзья сообщили ему о предстоящем на следующий день раскулачивании. Костя (впрочем, уже не Костя, а Константин Микитович) отвёл корову в соседнее село, погрузил семью на телегу и навсегда бросив сельскую кузню и родной дом, уехал ночью в Зиновьевск – так в то время назывался Елисаветград.

Селянам паспорт не полагался, а получить чистые «городские» документы можно было, отработав на «стройках первой пятилетки». Поэтому, пристроив жену с детьми в городе, кузнец Костя, как и многие другие, стал строителем ДнепроГЭСа. А когда ДнепроГЭС был построен, он с паспортом и «Почётной грамотой» вернулся к семье и начал строить уже свой домик на окраине Кущёвки, в месте, ставшем потом улицей Красина. Ему повезло попасть на расщелину в гранитном щите и удачно выкопать на своём участке девяти­метровый колодец, – вода в нём была чистой и холодной, по-видимому с радоном, но кто тогда об этом знал … Хотя вот жёны у него почему-то умирали часто – при мне умерла пятая, баба Оксана. Даже когда началась массовая разведка уранового месторождения и буровые стояли в городе чуть ли не на каждом углу (одна даже во дворе облисполкома), уран вслух не упоминался. Дед, по-видимому вспомнив Италию, говорил: «Це вони мармур шукають – знаєш, який він дорогий!»

Константин Микитович (буду называть его дальше, как и звал в жизни, Дедом) и до войны, и после неё работал кузнецом в автобусном парке, и хорошо работал! Он, сделав стенд с несколькими лебёдками и домкратами, научился в одиночку выравнивать автомобильные рамы после аварий и городских дорог. Всё шло хорошо, но в пятидесятые уважаемый кировоградский хирург Бердичевский диагностировал у Деда Кости прободную язву желудка. Предложенная операция была для кузнеца неприемлемой – после неё не разрешалось поднимать больше трёх килограммов, а как же жить и работать?

Знакомые посоветовали Деду народное средство – принимать перед обедом по 50 граммов денатурата. Продавалось тогда такое средство для розжига примусов и керосинок – плохо очищенный от сивушных масел этиловый спирт с добавкой керосина для ухудшения запаха, подкрашенный чем-то синим для внушения большего отвращения. Судя по тому, что раскупали денатурат на рынке ящиками прямо с машины, это не срабатывало. Не знаю, поборол ли дедову язву денатурат или, возможно, красный перец, который Дед добавлял в борщ в немыслимых количествах, но через два года доктор Бердичевский с удивлением констатировал полное заживление язвы. Дед ещё долго продолжал принимать перед обедом свои ежедневные пятьдесят граммов, пока денатурат не прекратили продавать, наконец-то сообразив, что народ не примусы им разжигает. Привыкнув к денатурату, водку Дед не пил, но от рюмки коньяка перед обедом в гостях не отказывался – видимо, коньяк был ближе к денатурату, чем водка.

Когда Деду исполнилось шестьдесят, он, несмотря на уговоры директора автобусного парка, день в день вышел на пенсию, получив персональное удостоверение на право бесплатного проезда в автобусах, которым очень гордился (в то время льгот для пенсионеров не было). Через пару лет удостоверение истрепалось, а новый, незнакомый директор автопарка дубликат не выдал, чем сильно обидел Деда.

Выйдя на пенсию, Дед занялся своим садом-огородом. Весной он, как и многие на Кущёвке, выращивал и продавал на рынке рассаду. Летом сушил яблоки и вишни, а зимой подхалтуривал пошивом дерматиновых сумок для автобусных кондукторов – все они ездили с его сумками. И, конечно, он постоянно занимался «осовремениванием» своего дома, построенного когда-то в основном из глины и очерета.

Однажды Дед решил посетить дочек. В то время из Кировограда в Москву летал ИЛ-14, а на рейсовом «кукурузнике» АН-2, не всегда удачно превозмогая тошноту, можно было добраться в близкие Одессу, Голованевск, Днепропетровск, Запорожье и др. Визит в Москву к Шурке прошёл без приключений. В следующем году он отправился в Запорожье к Надьке. Мы с матерью встречали Деда в запорожском аэропорту. Самолёт прилетел, но Деда среди пассажиров не оказалось. Мать пошла разбираться к диспетчеру, тот связался с Кировоградом. Кировоград уверенно заявил, что пассажир Кудренко безусловно вылетел рейсом на Запорожье.

Поскольку самолёт по дороге не приземлялся, ситуация становилась загадочной. Мать позвонила в Кировоград знакомым с просьбой узнать – вылетел-таки Дед, как договаривались, или нет, и пошла на работу. А вечером у дома остановилась служебная «Волга», из которой вылез немного смущённый Дед и рассказал нам свою историю. Он действительно прошёл регистрацию на рейс и вылетел из Кировограда. После посадки удивился, что его никто не встретил, но прошедшего в своё время пол-Европы человека этим не смутить! Дед сам добрался на городском автобусе куда надо, согласно адресу в письме от дочки. Вышедшей на звонки и стук в дверь женщине из соседней квартиры он объяснил, что приехал в гости, а его не встретили, поскольку Надька на работе. Дед сел ждать её на лавочке у подъезда. После пяти часов к нему подошла незнакомая женщина и спросила, что, собственно, ему надо. Дед предъявил письмо с адресом. Улица и номер дома действительно совпали, а вот город нет! Деда в кировоградском аэропорту зарегистрировали на рейс в Запорожье, но посадили на самолёт, улетавший почти в то же время в Днепропетровск! И, конечно же, после приземления название аэропорта он читать не стал! Дед вернулся в днепропетровский аэропорт и убедительно объяснил начальнику аэропорта всё, что он думает об Аэрофлоте. Он, кстати, никогда не матерился… Начальник всё понял, посочувствовал и в результате отправил деда на своей персональной «Волге» за сотню километров в Запорожье. Вот такая случилась «ирония судьбы» …

А через неделю самостоятельных прогулок Деда по Запорожью матери позвонили из КГБ и поинтересовались, знает ли она «строителя ДнепроГЭСа» Константина Микитовича Кудренко. Для опознания любознательного Деда привезли домой на очередной служебной «Волге». Прогуливаясь, он ухитрился зайти на территорию «закрытого» предприятия, а выпускать его без пропуска охрана не стала и передала кому следовало. Главная проблема заключалась в том, что Дед не мог объяснить, как он вообще сумел попасть на эту охраняемую территорию. Поездки на «Волгах» Деду понравились, но к родному огороду пришлось возвращаться всё же рейсовым автобусом и под моим присмотром…

Прошло несколько лет. Весной по выходным я отбывал трудовую повинность на дедовом огороде. При моём очередном приходе Дед сказал: «Звони Шурке и Надьке, пусть приезжают прощаться – я помирать буду!» Звонить я не стал, но через месяц увидев, что Дед таки сдаёт и уже начал при ходьбе придерживаться за стенки, позвонил в Москву и Запорожье, поскольку у Деда ещё и юбилей ожидался – восьмидесятилетие.

Дочери приехали как раз ко дню рождения. Дед к этому времени сдал уже откровенно – на огороде не работал, в доме не командовал, а к приезду дочек и вовсе слёг. К нему начали приходить прощаться родственники и друзья (наверное, это была половина Кущёвки). Деду становилось всё хуже, и он уже отдал все распоряжения по своим похоронам. Шурка, врач по профессии, вызвав пару раз для соблюдения формальностей «скорую», уверенно предположила худшее. Дед уже не вставал, не ел, не пил, а накануне дня рождения уже и не шевелился, только иногда открывал один глаз. Ночью мы не спали – ожидали отхода Деда, но утром он открыл оба глаза, днём попросил пить, вечером – есть. На следующее утро он встал и к обеду уже возился на огороде!

Вечером за праздничным столом из продуктов, приготовленных «на потом», он раскрыл секрет своей несостоявшейся смерти. Оказалось, что в «германскую» во время бегства из плена он прибился в Венгрии к цыганскому табору – ведь где есть лошади, там кузнец работу найдёт. А при расставании с табором цыганка нагадала ему будущую судьбу, пообещав, что он благополучно вернётся домой, женится, у него родятся две дочери, умрёт жена и т. д., а главное – сам он проживёт восемьдесят лет. Сбылось ВСЁ, и к восьмидесятилетию Дед ждал, что и последний прогноз тоже, безусловно, сбудется – самовнушение работало… Я ему объяснил, что гадание и вправду полностью сбылось – цыганка ведь нагадала, что он проживёт восемьдесят лет, а не то, что он умрёт в восемьдесят! Дед принял это объяснение и сказал, что теперь точно проживёт и сто лет.

Сто лет Дед не прожил, умер в девяносто четыре, но, согласитесь, это неплохой результат для человека, один раз уже умиравшего в восемьдесят!

Главный конструктор

Саша Мартынюк блестяще закончил тридцатую кущёвскую школу, и альтернативы институту у него не было. Он отлично знал химию, но любил и механику, поэтому для поступления был выбран КПИ с компромиссной специальностью «Химическое машиностроение». Чтобы материально обеспечить возможность учёбы сына в Киеве, его мама, хороший детский врач, поехала работать на Север, в город Кировск (ну почти Кировоград, даже памятники Кирову похожие стояли). При этом она потребовала от сына забыть об однокласснице Наде, дабы это не помешало учёбе. Парень он был красивый и в Киеве вскоре женился на одногруппнице Наташе… Мама была в Кировске и этому не помешала.

На первом курсе Саша прекрасным пространственным воображением (очень ценным для конструктора качеством) обратил на себя внимание преподавательницы начертательной геометрии, та рассказала о нём мужу – руководителю КБ, жаловавшемуся на отсутствие специалистов, и уже через год Саша, получив допуск к работам с грифом «секретно», начал работать в киевском НИИ 400 Минсудпрома, продолжая при этом учиться на дневном отделении института. Отдел, в котором он работал, занимался приборами управления прямоидущих дальноходовых торпед. При дистанции хода в несколько десятков километров и ядерном боезаряде эти торпеды предназначались для «убийства портов». Моряки резонно считали, что войну на море враг проиграет, если уничтожить его порты. Требовалась высокая курсовая точность хода торпед, которая обеспечивалась системой гироскопов, поэтому гироскопы надолго стали профессией Саши.

Приближалась защита дипломного проекта, когда конструктора и студента Мартынюка вызвал директор НИИ и приказал вместо заболевшего начальника отдела отправиться в командировку в Киргизию, на испытательный полигон на озере Иссык-Куль. Предстояла сдача торпеды Т-15 в присутствии Главнокомандующего Ракетными войсками маршала Неделина. Иссык-Куль, озеро в горах, на первый взгляд, странное место для испытания сугубо морского оружия, было выбрано для создания полигона из соображений секретности, отсутствия на озере кораблей, большой глубины и протяжённости озера почти 200 километров.

В качестве окислителя в этой торпеде использовалась очень агрессивная и не очень стабильная высококонцентрированная перекись водорода, что грозило взрывом на всех этапах испытаний. Поэтому при заправке торпеды из монтажного корпуса все лишние уходили. А перед запуском оставался только одетый в химзащиту, которая реально не могла ни от чего защитить, представитель разработчика курсовой автоматики Саша с помощником – солдатом-киргизом. Саша должен был запустить гироскопы системы управления торпеды, по отклонению рулей при покачивании торпеды рукой на подвеске убедиться в правильности их работы и дать разрешение на пуск.

В решающий момент проверки открылись ворота, и в монтажный корпус вошёл главный маршал артиллерии, Главнокомандующий Ракетными войсками М. И. Неделин со свитой. Саша предложил маршалу покинуть помещение, а когда тот, отмахнувшись, направился к торпеде, приказал солдату удалить посторонних из монтажного корпуса! Автомат в руках «чурки» маршал Неделин посчитал достаточным аргументом, значительно более опасным, чем торпеда, и удалился. Торпеда была запущена успешно, а на «разборе полётов» маршал особо отметил соблюдение порядка на полигоне. Знал бы он тогда, что под химзащитой скрывался не просто штатский, но и вообще бесправный студент! Так впервые Александр Мартынюк проявил бесстрашие перед высоким начальством.

А маршал и с ним ещё 74 человека погибли в 1960 году на стартовой площадке Байконура при взрыве ракеты Р-16. Он, вопреки распорядку, отказался перед стартом идти в укрытие. И его свита с ним осталась. Навсегда. От самого маршала Неделина после взрыва ракеты остались только тёмный след на бетоне стартовой площадки, оплавившаяся Золотая Звезда Героя Советского Союза, один его погон и наручные часы.

Через год в Кремле к командированному на заседание ВПК конструктору системы управления дальноходовых торпед Александру Мартынюку подошёл незнакомый полковник и поинтересовался – не встречались ли они на Иссык-Куле. Потом пожал руку и сказал, что, к большому сожалению, рядом с Неделиным на Байконуре не оказалось такого вот студента… Да и вообще таких мало, на всех маршалов не хватает.

Чуть позже Александр Мартынюк принимал участие в «боевых» испытаниях «убийцы портов» на Новой Земле. Для этих испытаний на пустынном полярном берегу был построен «порт» со зданиями, причалами, кранами и т. п., в направлении которого и была запущена торпеда с ядерной боеголовкой. Взрыва не последовало… Самолёт воздушной разведки привёз фото, на котором была видна торпеда, лежащая на берегу в зоне «порта». На разборке Мартынюк с картой в руках сразу доказал, что к его системе претензий быть не может, поскольку торпеда от курса не отклонилась и в цель попала. А когда начали зачитывать все протоколы предпусковой подготовки, он обратил внимание на то, что установленная перед пуском глубина взрыва ядерной боеголовки существенно превышала указанную на карте глубину бухты. Оказалось, что установить глубину большую, чем было запланировано в регламенте, приказал вице-адмирал, руководивший испытаниями, – «чтобы рвануло сильнее». Поскольку на такую глубину торпеда в бухте не погрузилась – дно помешало, то последняя блокировка взрывателя не была автоматически снята и ядерный заряд не взорвался… В бухту отправился главный конструктор боеголовки с помощниками, а от других разработчиков Мартынюк – как самый наблюдательный. И, кстати, чтобы не высовывался со своей наблюдательностью. К счастью, боеголовка механически не разрушилась, и взрыватель ядерного заряда удалось поставить на предохранитель, а потом и эвакуировать торпеду.

Поскольку «изделия» для испытаний всегда поставлялись с дублёром, а Хрущёв ждал результата, через несколько дней был назначен второй пуск. В этот раз соответствие всех установок регламенту было приказано дополнительно контролировать Мартынюку, что помешало ему полетать на самолёте воздушной разведки (была такая договорённость) и в итоге спасло жизнь. Самолёт влетел в облако щебёнки, выброшенной в стратосферу ядерным взрывом. Была нарушена герметизация кабины, экипаж и наблюдатели получили запредельную дозу облучения. Они не выжили.

В Москву доложили об успешном испытании, кому надо вручили награды, а кому положено – конечно, нет. Всё как обычно. С ядерным боезарядом торпеду больше не испытывали, поскольку вскоре, в 1963 году, был подписан договор о полном запрете на все испытания ядерного оружия. Но, кстати, не факт, что СССР этот договор соблюдал – в восьмидесятые годы проходчики из Ингульского рудоуправления минимум дважды ездили по контрактам на Новую Землю. Там они готовили штольни для подземных ядерных взрывов…

Судьба торпеды имела продолжение, связанное с гибелью подлодки «Курск». Версии катастрофы были разные, об одной из них рассказали Александру Мартынюку бывшие московские коллеги. «Убийца портов» была поставлена на вооружение, но моряки её не любили – очень людоедское оружие, да и применять её особо было негде. А вот китайцы этой торпедой очень даже интересовались – по ту сторону Тихого океана перед ними был берег потенциального противника с портами. Есть где разгуляться! Одна загвоздка – эта торпеда, как возможный носитель ядерного заряда, подпадала под действие запретов договора ОСВ, и открыто Россия продавать её не могла. Но когда и кого в России останавливало нарушение международных договоров?! Переговоры о продаже подходили к завершению, и пришло время продемонстрировать китайцам если не взрыв, то хотя бы пуск этой торпеды!

Для этого с боевого дежурства был отозван атомный ракетный крейсер «Курск» и на него погружены китайский наблюдатель – его потом назвали «штатским специалистом из Дагестана» и торпеда – «убийца портов», не входящая в состав штатного вооружения «Курска». Но, вероятно, в России нет ничего такого тайного, что не было бы явным для американской разведки. США в то время не были заинтересованы в скандале с нарушением Россией договора ОСВ и решили просто сорвать демонстрацию и следовательно – заключение договора с Китаем. Для этого подлодка США слегка «поцеловала» носовую часть «Курска», помяв его внешнюю оболочку-обтекатель, чтобы исключить возможность применения «Курском» носовых торпедных аппаратов. Удар оказался сильнее, чем рассчитывали. К тому же возможно, что торпедисты неаккуратно закрепили нештатную для них и привередливую из-за перекиси водорода торпеду. Вероятно, что при столкновении подлодок торпеда слетела с ложементов и от удара взорвалась. «Курск» погиб. И тогда была принята секретная политическая договорённость – Россия не обвиняет США в намеренном столкновении подлодок, тем более что такие столкновения уже не раз случались, а США молчит по поводу нарушения Россией договора ОСВ. Поэтому носовую часть подлодки, являющуюся уликой, поднимать с участием посторонних Россия не стала, её отрезали от корпуса тросовой пилой и оставили на дне.

Согласно официальной версии, атомный подводный крейсер «Курск» утонул в 2000 году из-за взрыва учебной торпеды и последовавшего взрыва всего бое­запаса. Инженеры не политики, у них версия другая.

Александр Мартынюк по-прежнему занимался системами управления, когда произошла Чернобыльская катастрофа. При ликвидации её последствий крайне необходимо было не только очищать территорию от радиоактивных обломков, как показали нам в киносериале, но и производить замеры радиации и температуры практически в самом реакторе. Дело в том, что расплав из ядерного топлива, бетона и металла образовал в остатках реактора саморазогревающуюся полужидкую массу со своими внутренними течениями и флуктуациями.

Физики опасались, что при неконтролируемом движении расплава где-то в реакторе может случайно образоваться зона с критической массой урана и тогда произойдёт уже настоящий ядерный взрыв. Об этой опасности открыто не говорили, но она сохранялась ещё года два после катастрофы. Необходимо было контролировать процесс, а как? Человек не выжил бы в реакторной зоне и десятка секунд. Современные роботы выдерживали минуты – транзисторы и микросхемы тоже чувствительны к радиации. Спасли положение устаревшие технологии, забытые на Западе, но ещё сохранившиеся на советской военке – радиация мало вредила системам управления на радиолампах. С помощью роботов с аналоговыми ламповыми системами управления удавалось вводить измерительные зонды в самые «горячие» зоны. Опасения физиков, к счастью, не сбылись.

Украина стала независимой. Нужно было заниматься перестройкой промышленности в условиях разрушенных экономических связей, и правительство затребовало от заводов Минобороны СССР, оказавшихся на территории Украины, предложений, «как жить дальше». Такие предложения разработал и подал в числе других и Александр Мартынюк, работавший в то время на заводе «Арсенал». И случилось так, что на совещание к министру пригласили автора докладной, а не директора завода, на котором он работал. На заводе его почти сразу отправили на пенсию. Всё по закону… И чтоб не высовывался!

Выйдя на пенсию, Мартынюк работал «на гражданке» экспертом, системным администратором и т. п. Однажды он получил от бывших коллег предложение стать главным инженером по эксплуатации Чернобыльского «Укрытия», с которым был хорошо знаком, как разработчик систем автоматики во время ликвидации последствий катастрофы. Ему очень хотелось принять предложение, поставив красивую точку в конце профессиональной карьеры, но тяжело болела жена, и из-за неё он отказался от назначения. Оказавшись в это время в Киеве, я видел, что это решение далось ему нелегко.

Через год после смерти жены он попросил меня найти в Кировограде его одноклассницу Надю, с которой ещё школьником расстался по настоянию матери. Теперь мать против женитьбы на Наде не возражала – обе они всю жизнь проработали врачами, а Александр часто болел без чётко поставленного диагноза. По-видимому пойманные когда-то дозы облучения даром не прошли, но он всегда оставался оптимистом.

Хоронили его вместе две жены. Первая – одногруппница Наташа и пятая – одноклассница Надя.

Профессор Гарварда

Марк Качур закончил КИСМ по специальности «Машины и технология литейного производства» и получил распределение на завод «Большевик» – ведущий в округе производитель мясорубок. Располагался он тогда в самом центре города, напротив здания пед­института. В конце семидесятых отношение к работе было слегка пофигительским, а у начальства к сотрудникам либеральным. Хобби часто становилось важнее работы, и мы шутили: «Если альпинизм мешает работе – брось работу!»

Занимаясь спортивным скалолазанием, мы десяток раз в году ездили тренироваться и участвовать в соревнованиях на скалы Южного Буга и два-три раза в году на Крымские скалы Фороса. Благо, что билет на поезд до Симферополя стоил тогда семь рублей – сумму доступную при инженерной зарплате в сотню рублей. Проблема обычно была не в отсутствии денег, а в отсутствии билетов на поезд, поэтому в большой компании всегда кто-то ехал зайцем. Методики таких поездок были хорошо отработаны нами на практике – или всю ночь бродить из вагона в вагон, или тихонько пристроиться на тёмную третью полку. Ещё, если не страдал клаустрофобией, можно было ночью спокойно спать в багажном рундуке под нижней полкой, постелив там спальник и создав щель для свежего воздуха подложенным под полку скальным молотком.

В тот раз в прицепном прямом вагоне Симферополь-Кировоград места не хватило Марку. В Знаменке в вагон подсели две старушки и устроились на полке, под которой он и спал, сложенный вдвое. Его друг Саша Егурнов, человек исключительной вежливости, свободно владеющий многими давно забытыми в народе оборотами речи типа «не будете ли вы так добры» и «если это вас не очень затруднит», попросил старушек пересесть на другую полку, а эту поднял и сказал Марку: «Выходи, приехали!» Из рундука встал по пояс одетый, а выше пояса почти сплошь заросший чёрными волосами Марк. Он посмотрел на старушек, почесал грудь и задумчиво произнёс: «Эх зона, зона…» Старушки изумлённо-испуганно растворились в воздухе Знаменки. Больше их в вагоне не видели.

А зону (в смысле – соцлагерь) Марк очень хотел покинуть. Для этого из Кировограда он вскоре переехал работать во Львов (с Западной Украины в то время было эмигрировать проще). По ходу он получил во Львове второе образование – математическое – и защитился. Наконец прибыв в Израиль и получив деньги на обзаведение бытовой техникой, он сразу же истратил их на авиа­билет в ЮАР. Вопрос работы был им заранее согласован. Начав зарабатывать, Марк забрал остававшуюся в Израиле жену. В ЮАР ему было почти хорошо, раздражала только удалённость от Европы. Телеканалов европейских в ЮАР не было, Интернета тогда ещё вообще не было. Даже коротковолновый радиоприёмник европейские станции брал с перебоями. В округе нашёлся единственный славянин – болгарин, с которым Марк и общался. Через пару лет к Марку съездил погостить отец – главбух пивзавода – и потом удивлял кировоградских знакомых рассказами о странностях жизни по ту сторону экватора, например, отсутствием в городке тротуаров, поскольку все ездят на машинах.

Математиком Марк оказался хорошим и успешным, со временем нашёл работу в США. Занимался он проблемой синхронизации мировой сети радиотелескопов и другими вопросами, интересными для НАСА.

Сейчас уважаемый в научном мире профессор прикладной математики Гарвардского университета Марк Качур живёт в Калифорнии, на небольшом ранчо. Немного недоволен он тем, что на ранчо, из соображений сбережения ранимой калифорнийской природы, запрещено содержать больше двух лошадей, а сосед, отставной полицейский, добровольно решил следить за соблюдением этого правила и теперь с биноклем контролирует всю округу.

«Эх, зона, зона…» И там тоже?

Юрий Лебедев – специально для «УЦ».