«”Мой адрес – Советский Союз” – это про нас»…

Когда мы слушаем и записываем историю отдельного человека, на самом деле мы воспроизводим историю нашей страны, нашу общую историю. О многом нам не рассказывали в школе, этого не было в учебниках, и надо спешить услышать о таком важном прошлом, которое уходит с этими мужественными людьми, на долю которых выпали испытания.

Раиса Харитоненко родилась до войны – в 1937 году на хуторе Ключеводск, что в 50-ти километ­рах от Харькова. Она была второй дочерью в семье (Люба на три года старше), и детство обещало быть счастливым. На хуторе было около ста дворов, он делился красивым прудом, люди жили дружно, работали в колхозе. До всеобщей коллективизации родители Раисы Кузьминичны вели единоличное хозяйство. Вступив в колхоз, стали, как все. И мама нашей героини говорила, что все было бы хорошо, если б не было войны…

Нельзя не рассказать о дедушке Раисы Харитоненко. Он был сначала военным фельдшером, затем – гражданским врачом. Он лечил всех – от мала до велика, работал в районной больнице, потом обслуживал четыре окрестных села. К нему приходили и приезжали люди, он ездил и ходил на вызовы и при этом ставил диагнозы и лечил самостоятельно. Раиса Кузьминична вспоминает такой эпизод:

– Помню, как из соседнего села пришла женщина к нам домой, ее беспокоило что-то по гинекологии. Дед переворачивал табуретки – сооружал что-то по типу гинекологического кресла. Меня выгнали из дому. Когда я вернулась, услышала разговор дедушки с бабушкой. Он сказал: «Она умрет. У нее рак». Вот такая профподготовка была у специалистов того времени.

А еще дед спас собственную внучку, Раю. Она заболела дифтерией. (Позже никто из врачей не верил, что она выжила, потому что тогда такой диагноз был приговором.) Дед, определив, чем заболела внучка, сказал дочери: «Беги в район и купи ампулу. Не принесешь – умрет». И мама бежала двенадцать километров туда и столько же обратно. В селе еще одна девочка была больна дифтерией, но в районе оказалась только одна ампула. Вторая девочка умерла…

Отец Раисы Кузьминичны работал на железнодорожной станции стрелочником. В 41-м пошел на фронт и попал в армию Власова. Судьба таких солдат известна, и Кузьма оказался в Норвегии, откуда его репатриировали в Омск. При этом семье сообщили, что он пропал без вести. Уже после войны, в 46-м году, от него пришло письмо. Писал, что жив, что работает на строительстве. Мама взяла младшую дочь и отправилась в Сибирь к мужу. Ехали в товарняках, спали на нарах. В Омске побыли недолго, но достаточно для того, чтобы муж уговорил жену забрать старшую дочку и всем вместе переехать в Сибирь. Говорил, что со временем получат квартиру. Поехали, семья воссоединилась, 1 сентября девочки пошли в школу.

– Помню, что мои тетради были «красные». Я же говорила по-украински, а там все на русском, и учительница правила все, что я писала, – вспоминает Раиса Кузьминична. – А жили мы в бараке. Спали на двухъярусных нарах, условные комнаты разделяли простынями. А топили наш барак пленные немки – женщины лет сорока-пятидесяти. Папа работал на стройке, мама не работала. И мама стала уговаривать отца вернуться на Харьковщину – не могла жить в условиях барака, зная, что где-то есть своя отдельная хата. И уговорила, мы вернулись.

Это был февраль 47-го. В Украине голод. Дедушка и бабушка были пухлые, потому что они все, что было, нам отдавали. Мы с огромными животами. Траву ели, кору. В том году не было орехов – мы съедали соцветия. А еще сушили их, а бабушка из этого оладушки пекла. В колхозе была кухня, и раз в день можно было прийти с котелком и взять похлебки. Жалею, что не расспросила маму о 33-м голодном годе. Теперь уже спросить некого…

Во время оккупации, когда наступали немецкие танки, из-за трассирующих пуль дом семьи сгорел, но сохранился дом бабушки и дедушки, который стоял ниже, не на уровне выстрелов. Там пожили все вместе, пока отстроили свою хату. В 1949 году у двух сестер появился младший брат Коля.

Окончив семь классов с отличием, Раиса была намерена учиться дальше. Отец, который работал в Харькове на стройке, настаивал на строительном техникуме. Туда старшая сестра уже даже документы сдала. Будущая студентка приехала к отцу на работу, посмотрела на строящийся дом и решила, что не хочет там работать. Сказала отцу, что заберет документы. Тот понял дочь, но поставил условие: другой техникум территориально должен находиться недалеко от железнодорожного вокзала, чтоб не надо было ехать на трамвае, а то домой будет редко ездить. Таким техникумом оказался железнодорожный. Вернее – техникум транспортного строительства.

Факультет назывался «Автоматика на железнодорожном транспорте». Учиться было очень сложно, программа серьезная, а не все одинаково хорошо подготовлены. Некоторые не выдерживали, бросали учебу. Хорошо учиться было выгодно материально: одна тройка на сессии – не получаешь стипендию. А стипендия была – 300 рублей. Это притом, что отец на стройке получал 390. К тому же тем, кто снимает жилье, семьдесят процентов оплачивало государство. И это еще не все. Каждому студенту на зиму давали 400 килограммов угля.

– Нас было шесть человек, мы снимали две комнаты в доме у деда. Две четыреста угля на зиму – дед честно топил с утра до вечера, и нам всегда было тепло, – рассказала Раиса Кузьминична.

После выпуска – распределение. Была возможность остаться в Харькове, но восемь отчаянных молодых специалистов выбрали Забайкалье. Раю провожали всем хутором. (На фото.)

Была государственная программа по автоматизации и электрификации железной дороги Владивосток – Чоп. СЦБ – сигнализация, централизация и блокировка, или автоматическое управление движением поездов. Именно этим занималась Раиса Кузьминична на железной дороге. Жили в специальных вагонах, которые переезжали со станции на станцию, с перегона на перегон – туда, где велись работы.

Всех девочек – выпускниц техникума – отправили в Москву на курсы нормировщиков. Три месяца серьезного обучения, практика – в метрострое. После всех распределили по разным поездам. Раиса попала в Башкирию, в поезд №5. После – Пятихатки Днепропетровской области. Оттуда – в Красноярский край.

– Мы были неким закрытым обществом, – объясняет Раиса Кузьминична. – В вагонах жили, в вагонах были рабочие кабинеты начальника, отдела кадров, бухгалтерии. У нас была домовая книга, где были прописаны все работники поезда. Переезжая из города в город, мы не шли в ЖЭКи и другие структуры. До получения квартиры в 1975 году я все время была прописана в СМП (строительно-монтажный поезд). «Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз» – это песня про нас.

Представляете переезд из Пятихаток в Красноярский край? Эти вагоны не могут двигаться быстрее, чем 30 километров в час, потому что старые четырехосные, жилые, ходуном ходят. Для них выделяли специальное «окно» по всему ходу движения. Так и добрались до Сибири.

Нам дали восьмиместный вагон. В нем полки – верхние и нижние, плита. Натопим с вечера, жара немилосердная, а к утру волосы инеем покрывались. Мороз – минус сорок. Но застали мы и минус пятьдесят пять, когда паровозной топки хватало, чтоб только обогреть сам паровоз. Он даже себя не мог тянуть, не говоря уже о вагонах. Все абсолютно стояло почти неделю.

Там поезд пробыл довольно долго – большой участок работы. После Сибири поехали в Таджикистан. Раиса Кузьминична к тому времени уже была замужем и на новое место работы отправилась на пассажирском поезде и на позднем сроке беременности. До нового места работы не доехала, ее сняли с поезда в Джамбуле, чтобы… родила. Сын (старший, потом родился еще один сын и дочь) родились в Казахстане, но зарегистрировали его в Таджикистане, по предъявлению справки из роддома.

Почти три года поезд пробыл в Таджикистане. Вот как Раиса Кузьминична вспоминает тот период жизни:

– Теплейшие воспоминания. У нас сложились очень хорошие отношения с мусульманами. Мы с сыном жили на квартире у одной женщины. Все бы хорошо, но туда заползали скорпионы, а у меня маленький ребенок. Я очень за него боялась и пожаловалась директору. Он не поверил, но позволил мне жить в вагоне  – уже комфортабельном, западноевропейском, который освободился. Позже супружеская пара, поселившаяся на квартире, где я до этого жила, принесла на работу в пол-литровой банке скорпиона. Вот тогда директор поверил.

Вспоминая то время, могу сказать, что мы жили при коммунизме, как бы крамольно это сегодня ни звучало. Изобилие, низкие цены, безопасность. Я как нормировщик с кассиром брали в сумку наличные и везли по линии раздавать работникам зарплату. Из Ленинабада в Ташкент мы летели самолетом, дальше, на Казахстан – поездом. В сумке – деньги. Никогда не было никаких ЧП. И мы не боялись.

Потом СМП-816 перебазировался в Кировоград. Здесь он и прекратил свое существование. Но до этого продолжали работать на территории всего Союза. Раиса Кузьминична работала в техотделе, потом экономистом. Пришлось готовить документацию подстанции, расписывать все до миллиметра – какие кабели куда идут, какой светофор, шкаф, стрелка, здание.

– Все станции от Кировограда до Помошной я прошла пешком. Мы делали всю Одесскую, работали на Приднепровской. Ребята работали на БАМе, в Амурском крае. Потом поезд распался. Может, все построили, а может, по другим причинам, – говорит Раиса Харитоненко.

В 1984 году Раиса Кузьминична ушла из СМП на «Красную звезду». Говорит, что ни разу не пожалела, что с должности экономиста перешла в сверловщицы:

– Это был не умственный труд, как в должности экономиста, но все же надо было думать и хорошо работать. Меня устраивало то, что после смены вытираешь станок, кладешь ветошь и идешь домой. Все, больше о работе не думаешь. Считаю, что я была хорошим специалистом. Хотя бы потому, что для металла, который надо обрабатывать, я сама затачивала сверло, и оно не ломалось. А если это делал заточник, оно ломалось сразу. Я там проработала восемь лет. Хорошо зарабатывала, и это мне надо было для пенсии.

Нынешняя пенсионерка Раиса Кузьминична Харитоненко, имеющая 52 года стажа, анализирует все, что происходит в стране. Она пять лет добивалась, чтобы пересмотрели размер ее пенсии, которую она считала несправедливой. Стаж приличный, зарплата солидная, а размер пенсии, как она говорит, «стыдно сказать». Всем индексировали, повышали, а ей нет. Только сейчас пенсия увеличилась, но она все равно не та, какой заслуживает эта женщина и такие, как она, создавшие мир, который нас окружает:

– Когда говорят о многомиллиардном долге Пенсионного фонда, мне стыдно и обидно это слушать. Но больше стыдно. Не за себя, а за наших руководителей. Да, нас, пенсионеров, много. Но пусть посчитают с 45-го по 86-й год, сколько было построено. Наверное, во всем мире нет аналогов того, сколько сделано руками человека. И я еще осталась должна. Кому? За что? Не знаю…