Так шутили в СССР

Патрик РАЙАН

АНСАМБЛЬ «Йоко оно»

ФЕЛЬЕТОН

ПРОШЛИ времена, когда юноши осаждали — девушек из-за их красоты, целомудрия, приданого или в предвкушении большого наследства. Теперь цель у них иная — старые сараи. Да-да, дело в том, что почти все парни в нашем городке жаждут стать популярными музыкантами типа «битлз», но все упирается в одно: они нигде не могут найти подходящего помещения для усовершенствования своих талантов…

Несмотря на то, что фигурка моей 16-летней дочери настолько прелестна, что даже сам папа римский, случись ему пройти мимо нее, не удержался бы, чтобы не присвистнуть от, восхищения, — ни дочь, ни мы с женой так и не могли точно установить, что же именно влечет к ней парней: она сама или старый сарай, стоящий в глубине нашего сада.

Первым ухажером дочки был длинношерстый юнец, настолько заросший волосами, что мы с трудом уговорили нашу насмерть перепуганную шотландскую овчарку остаться дома, когда он впервые перешагнул порог. Хотя на дворе было отвратительно грязно, наш гость выразил желание немедленно — осмотреть старый сарай. Держась от него подальше (кто знает, что может взбрести в голову хиппи!), я повел его по тундре, в которую дожди превратили сад. Последний десяток метров он просто пробежал, дрожа от нетерпения, и тут же нырнул в сарай.

— Да здесь совсем сухо! И просторно! И электричество есть! — воскликнул волосатик и похлопал меня по плечу. — Это же шикарная халупа, человек!..

Он обнял прибежавшую вслед за нами дочку, и я увидел, что на спине на его черной кожаной куртке было написано: «Призраки!»

— Обожаю тебя! — обратился он к дочери. — Ты будешь моей девчонкой до самого взрыва атомной бомбы!

Увы, ей суждено было быть девчонкой этого «призрака» только до четверга, когда мы с женой, вернувшись вечером из кино, обнаружили возле дома толпу жителей со всей улицы под предводительством нашего ближайшего соседа — инкассатора газовой компании. Они стояли, заткнув уши пальцами.

Когда я наконец пробился сквозь толпу и звуки к сараю и открыл дверь, я увидел там этого самого волосатика, еще четырех «призраков» и мою дочь. Все они потрясали своими львиными гривами, изо всех сил били ладонями по струнам и декам электрогитар и дикими голосами пели…

К тому времени, когда я сумел убедить «призраков» в том, что я вполне реально присутствую в собственном сарае, и когда мне удалось выставить их вон, мои уши понесли такой ущерб, будто я час простоял под реактивным самолетом с четырьмя включенными двигателями…

Я тут же написал крупным шрифтом и прикнопил к дверям сарая объявление:

«УПОТРЕБЛЕНИЕ МУЗЫКАЛЬНЫХ ИНСТРУМЕНТОВ КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩАЕТСЯ!»

— Ты чудовище! Ты хуже Дракулы! — сказала моя дочь. — Если ты будешь так вести. себя и дальше, я навсегда останусь старой девой. Ты хочешь, чтобы мое сердце лопнуло от страданий!..

— Или твое сердце, или мои барабанные перепонки!

Перегрин (так, кажется, его звали) — тощий, длинный парень, одетый в шинель королевского гвардейца, списанную интендантом в конце прошлого века, и еще более волосатый, чем предыдущий, был вторым в жизни моей дочери рыцарем, пожелавшим спасти ее сердце.

— По-моему, он несколько старомоден, — заметила жена. — Чем-то напоминает персонаж из оперетты «Цыганский барон».

— Но по крайней мере непохож на гитариста — сказал я.

В ту среду мы с женой пошли на заседание родительского совета. Однако еще до конца собрания меня попросили к телефону.

— Говорит инспектор Общества охраны живой природы, — услышал я голос из трубки. — Здесь одна леди, точнее любительница — животных, жалуется, что вы без разрешения властей организовали в своем сарае бойню и варварским способом режете свиней…

Инспектор терпеливо дожидался нас в герметически закрытой кабине большого грузовика, когда мы с женой, задыхаясь, подбежали к дому.

На этот раз в старом сарае я обнаружил небольшую компанию бородатых гусаров, в потрепанных мундирах с золотыми галунами, мою дочь и еще две-три мини-юбки. Все они стояли у окна, задрав головы к луне, и то ревели, словно взбесившиеся мулы, то выли так, что могли перепугать все привидения во всех старых замках Англии.

Завидев форму инспектора. похожую на полицейскую, они немедленно скрылись в сумраке…

— Это нечестно! — кричала моя дочь утром, и в ее голосе звучало что-то волчье. — Перри не употреблял музыкальные инструменты!

— А зачем? — возразил я. — Звуков и без того было предостаточно. Ты лучше скажи, чем вы занимались? Каялись в грехах?

— Нет. Перри хотел основать певческий коллектив «Авангард». И мы бы создали его, если бы ты опять не появился!..

Еще более крупными буквами Я написал новое объявление:

«СТРОЖАЙШЕ ЗАПРЕЩАЕТСЯ ВСЯКАЯ МУЗЫКА, ИНСТРУМЕНТАЛЬНЫЕ И ВОКАЛЬНЫЕ НОМЕРА, А ТАКЖЕ ГРОМКОЕ ЧТЕНИЕ СТИХОВ! ТИ-ШИ-НА!!!»

Осберт, носивший огромный и грязный вязаный джемпер, был следующей любовью моей дочери. Он представился как последователь совсем нового направления в искусстве.

Когда в субботу мы вернулись с Футбольного матча, в саду . было тихо, однако возле нашего дома вновь стояла толпа. соседей.

— Эта жуткая тишина просто невыносима! — сказал инкассатор газовой компании. — Никто из нас не может сесть за стол, чтобы поужинать: мы теряемся в догадках. что у них за программа на сегодня?!.

— Я их видела, — пояснила соседка-филателистка. — Они час назад забрались в сарай, но до сих пор не издали ни единого звука!.. Это ужасно!.. Ни «йо-йо», ни «ди-би-би-би»…

Под моим объявлением висело еще одно:

«АНСАМБЛЬ «ИОКО ОНО» ИЗ НИЖНЕГО СУРБИТОНА ПРОСЬБА НЕ МЕШАТЬ!»

Я открыл дверь сарая. Несколько юных — волосатиков стояли вдаль стены на коленях. Моя дочь, пятясь на четвереньках, большим куском мела проводила по полу жирную белую черту, а Осберт полз вслед и грудью стирал ее…

— Что тут происходит? — с трудом выговорил я, — Впали в детство? Играете в «классы»?

— Да нет же, папа! — ответила дочь. — Мы репетируем произведение знаменитой японской композиторши неслышных звуков Йоко Оно, которое — называется «Сцена с линиями».

Я счел своим долгом предупредить кандидатов в сумасшедший дом:

— Если кто-нибудь из вас вздумает грянуть что-нибудь на японском трехструнном инструменте, — я забыл, как он называется, — я проведу мелом та-акую линию, которая выведет вас далеко за пределы этого сада!..

— Мы и не собираемся ни на чем играть, — томно сказал Осберт. — Мы поклонники направления неслышной музыки Йоко Оно, сэр.

— Очень приятно, сэр, — заметил я. — Но все же…

— Не обращай на него внимания, Осберт! Извини его, он все равно ничего не поймет, — сказала моя дочь и пояснила: — старик верит только тому, что прочтет в «Дейли телеграф». Дай ему вырезки!

Осберт нырнул в пучину своего джемпера и, выудив оттуда пачку газетных вырезок. молча протянул ее мне.

Я повел изнывавших от любознательности соседей на кухню, разыскал очки и, пока жена разносила чашечки с чаем, стал читать вслух:

«Йоко Оно вчера впервые продемонстрировала лондонцам свои творения. Ее музыка диаметрально противоположна — Философии Джона Кейджа, в ней нет ни одного музыкального звука в общепринятом понимании».

— Ну и отлично, — сказала моя жена. — По крайней, мере отдохнут наши уши!..

«Йоко Оно начала свой концерт пьесой «Сцена с линиями», — продолжал я читать.

Дальше следовало описание того, что происходило на сцене, то есть того, что я видел уже в сарае. Затем рецензент пересказывал другие произведения Йоко Оно:

«Сцена с сетью», «Сцена со стеной». Все это, в общем, походило на «Сцену с линиями». Но вот «Сцена с ножницами» привлекла общее внимание. Рецензент писал:

«В этой пьесе — Йоко Оно сидела неподвижно, словно японская фарфоровая статуэтка, а зрители поочередно поднимались на сцену и лежащими возле Йоко Оно ножницами отрезали по кусочку от ее кимоно… В конце концов композиторша осталась в чем мать родила. Тогда ее ассистент повесил ей на шею плакат: «Тело это— царапина человеческого разума!»

— «Сцена с ножницами»? — вдруг закричала моя жена. — Боже, но моя девочка — единственное существо женского пола в сарае с этими кретинами!..

— Гм… Нагая?. И с плакатом на шее? — сказал инкассатор газовой компании.

Меня словно ветер отнес к нашему сараю.

Двери были распахнуты настежь…

«Ансамбль Йоко Оно» исчез без следа. На полу лежали большие ножницы и кучка каких-то тряпочек…

Я и до сих пор не могу понять, что это за лоскуточки: воспоминание о паре метров какой-нибудь декоративной ткани или это все, что осталось от пестренького мини-платьица моей дочери, за которое я неделю назад заплатил довольно большие деньги!..

Кстати, в вашем городе не гастролировал «Ансамбль Йоко Оно»?..

Перевели с английского Г. и В. НИКОЛАЕВЫ

(Литературная газета, 1969, 12 марта)