Академик Румянцев: «Я родился в Новогеоргиевске»

Если смотреть на Медицинский центр детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева, – вначале не поверишь, что это он и есть. Окрашенные в яркие краски, декорированные геометрическими аппликациями каркасы зданий скорее напоминают какой-то необычный детский садик, а не место, где лечат людей. Чистые коридоры, улыбчивый персонал.

Приемная генерального директора. В уютном кабинете – добродушный, энергичный мужчина невысокого роста. Совсем не похож на академика. Скорее добродушный педагог, который никому не ставит «двойки». Или любящий своих внуков дедушка. Говорит негромко и спокойно. Ясно и четко формулирует свою мысль. Порой создается впечатление, что он не рассказывает о себе, а читает лекцию. При этом сразу улавливает, что от него ожидает собеседник.

В Москве директор центра имени Рогачева – известная личность. Достаточно назвать его фамилию – не обязательно в медицинском учреждении, – и вам сразу же скажут, кто это. Убеждался на личном опыте, в общении с представителями самых разных профессий – журналистами, работниками культуры, педагогами и т. д.

У него действительно мировая слава. Он один из самых известных в мире врачей-педиатров. Присвоенные ему почетные звания и международные награды можно перечислять бесконечно. В историю же Украины он вошел как один из организаторов ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, был создателем программы «Дети Чернобыля». А еще – наш выдающийся земляк.

Знакомьтесь, академик и член Президиума Российской академии наук, профессор Александр Григорьевич Румянцев.

– Александр Григорьевич, сегодня вы известный ученый, общественный деятель. У вас большой международный авторитет. Но когда-то ваш жизненный путь начался на Кировоградщине. Могли бы вы рассказать об этом периоде жизни? О том, какие воспоминания у вас сохранились о родном городе?

– Я родился в Кировоградской области, в городе Новогеоргиевске. Рядом с местом, где я жил, была гора. На ней покоился прах жены помещика Энгельгардта. Того самого Энгельгардта, денщиком у которого служил Тарас Григорьевич Шевченко.

Судьба моего города представлена в прекрасном фильме Довженко «Поэма про море». Он был затоплен вместе с шестнадцатью близлежащими селами, и на его месте раскинулось Кременчугское море. Незадолго до затопления наша семья была эвакуирована в Табурище, на месте которого позднее возник Хрущев, а затем Светловодск. До сих пор в этом городе проживает часть нашей семьи. Там же остались могилы моих бабушки и дедушки.

Мои родители, прежде чем переехать в Кировоград, работали в Новогеоргиевском, а затем в Онуфриевском и Новгородковском районах. Родители – участники Великой Отечественной войны. Папа был призван из Новогеоргиевска в 1940 году. С мамой он познакомился на фронте, а когда демобилизовались, уже оба вернулись в Новогеоргиевск, где я и родился в 1947 году. Мама закончила II-й Медицинский институт им.Н.Пирогова в Москве. В этот институт когда-то приехал поступать и я, чтобы повторить мамин путь. Это удалось сделать, и фактически с 1965 года я живу в Москве.

В школу я пошел до переезда в Кировоград, в Новогеоргиевске. Все образовательные заведения здесь были только на украинском языке. Поэтому, начав учиться в Новогеоргиевске, я, независимо от того, куда переезжала семья, продолжал обучение в украино­язычных школах. В областном центре я начал учиться с четвертого класса. Это была школа № 30 на Кущевке. Эту школу я и закончил в 1964 году.

Детство и юность у меня ассоциируются с некоторыми вещами. Кировоград расположен на границе степи и лесостепи. Широкие степные просторы и густой Черный лес – это отложилось в моей памяти прежде всего. А еще, конечно, остатки крепости Елисавет – некогда южного форпоста Российской империи. Бродя вдоль сохранившихся крепостных валов и строений, словно соприкасаешься с историей – эпохой Кутузова и Суворова. А еще это было место массовых гуляний молодежи. Молодость тут соприкасалась с прошлым.

Еще одно детское воспоминание – это театр, который основали Кропивницкий и Карпенко-Карый. Как когда-то Елисаветград, так и Кировоград был центром театральной культуры. Я эту культуру очень любил, и она была мне близка настолько, что я посещал практически все основные постановки, которые были в местном театре. Но особенно мне запомнились спектакли по произведениям Котляревского. С тех пор книги этого автора находятся в моей домашней библиотеке.

Главное же, что историческое здание, расположенное возле Парка Ленина, было не просто местом, где проходили представления. Это еще было место сосредоточения всей культурной жизни города. Практически все важные культурные мероприятия Кировограда были связаны с театром.

Еще одним любимым местом была музыкальная школа, которая славилась очень высоким уровнем музыкальной культуры. Из этого заведения вышли многие известные музыканты. Это музыкальное заведение закончил и я. Учился с пятого по десятый класс школы. Выступал на разных площадках как баянист. А еще играл на фортепиано, которое родители купили сразу после войны. Моя первая учительница, которая учила играть на этом инструменте, была… глухой, как Бетховен. Музыкальной грамоте она меня учила на примере разрезанного яблока.

Очень запомнился Дворец пионеров, где велась очень большая работа с детьми. Я там участвовал в представлениях как артист и даже пел в опере «Машенька и Медведь» партию Медведя. Причем носил на плечах очень хорошенькую Машеньку с хорошими украинскими формами, которая пела свою партию сопрано, а я – басом.

Наконец, в моей памяти Кировоград остался развитым промышленным центром. Крупнейший в Союзе завод по производству сельскохозяйственной техники. Комбинат по производству колбасы, который обеспечивал своей мясной продукцией многие регионы СССР. Всесоюзный завод по производству печатных машинок. Три института подготовки кадров. Один из крупнейших в союзе вузов по подготовке кадров для гражданской авиации. Рига славилась подготовкой летчиков, а Кировоград – штурманов. Ежедневно – четыре самолета рейсом Москва – Кировоград. Огромное количество приезжих студентов – из других регионов СССР и самых разных стран. Часть из этих студентов оставалась жить и работать в городе, создавая семьи. Благодаря этому Кировоград постоянно разрастался, и вместе с этим все более активной становилась его внутренняя жизнь.

Очень жаль, что все это в прошлом.

– Школа, в которой вы когда-то учились, очень изменилась. Но нашим читателям было бы интересно услышать ваши воспоминания о ней.

– В Кировограде была очень интересная жизнь, несмотря на то, что город был небольшой. Было много творческих коллективов. Хотя 30-я школа была на окраине, она являлась образовательным учреждением с дополнительным образованием. Здесь я получил первые свои водительские права и до сих пор ими пользуюсь. Здесь же получил рабочую специальность – автослесарь II-го разряда. Обучались мы на грузовиках.

Сама школа была удивительной.

На ее территории были большая спортивная площадка и стадион, школьный сад размером примерно в гектар. Причем сад был с теплицами, что отличало нашу школу от других, существовавших тогда в Кировограде.

Естественно, что в системе воспитания значительное время отводилось внеклассной работе. Так, я был старостой химического кружка и баянистом в школьном хоре. И все это, с учетом параллельной учебы в музыкальной школе, удавалось успевать.

Отличительной чертой 30-й школы было то, что все предметы, в том  числе и физика, и химия, преподавались исключительно на украинском языке. Поэтому украинский был у меня основным, на котором я писал и говорил, а русский – дополнительным.

Еще одной особенностью было то, что в школе работали выдающиеся педагоги, особенно преподаватели языка и литературы. К нам они относились с особенной теплотой.

В то время в классах было немало детей без отцов. У кого-то они погибли. Часть женщин вернулась из Германии, куда были принудительно отправлены на рабский труд, беременными и с детьми. По этой причине в обществе была распространена безотцовщина. Поскольку многие подростки росли без присмотра, они часто озорничали, сбиваясь в компании. Причем в эти компании вовлекались и те, у кого были родители. Одно время и я был заводилой такой компании, которая озорничала как в школе, так и вне ее.

Понимая причины происходящего, наши педагоги пытались заполнить сложности подросткового возраста своей теплотой. Так, ко мне особенно тепло относилась завуч – Мария Ивановна Малая. Она меня опекала, проявляя фактически родительскую заботу и уделяя много внимания моему воспитанию.

Благодаря таким педагогам, как она, я уже с пятого класса был участником практически всех школьных олимпиад – литературных, химических, физических и других. Благодаря им я единственный в 1964 году закончил образовательное заведение с золотой медалью. Сама медаль была оформлена на украинском языке и до сих пор хранится в моем архиве.

– Сегодня вы живете в Москве. Почему именно она, а не какой-то другой город мира, привлекла ваше внимание?

– После окончания школы у меня не стоял выбор, в какой вуз поступать. Было однозначное желание идти по стопам мамы, педиатра, и поступать во II-й Медицинский институт им. Н. Пирогова в Москве.

Правда, в тот момент в школе даже слышать не хотели о поступлении на медицинский. После полета Гагарина в космос царила атмосфера, когда огромной популярностью пользовались науки, связанные с космическими исследованиями, – физика, химия и др. Поэтому сразу после окончания школы нас, всех медалистов, коллективно сориентировали поступать в физический институт. Вместе со всеми я поехал в московский физтех, который расположен в Долгопрудном. Ехали мы с отцом одного из наших абитуриентов. Сдал два экзамена, но увидел внутреннюю жизнь и понял, что это не мое. Весь контингент был узкоспециализирован – сосредоточен исключительно на математике и интереса к другим сферам жизни, в т. ч. культурной, не проявлял. Я оттуда сбежал и приехал в тот институт, который заканчивала мама, сдал здесь все экзамены.

Конечно, на фоне остальных абитуриентов я и здесь отличался. Прежде всего потому, что в моем лексиконе было много украинизмов. Вместо «водород» говорил «водень», вместо «кислород» – «кисень». Помимо этого, я не был москвичом, а при приеме ориентировались на то, нужно ли будет выделять общежитие, и лимитировали количество поступающих иногородних. Поэтому, сдав все экзамены, я не прошел по конкурсу. Был бы москвичом и не требовалось бы общежитие – прошел бы.

Пришлось возвращаться в Кировоград, после чего я заявил родителям, что хочу реализоваться как медик, и стал напрашиваться устроиться на работу в морг. И с большим трудом папа, который был юристом, через коллег, работавших в судебной экспертизе, устроил меня санитаром Кировоградской облмедэкспертизы. Она размещалась во второй больнице. И я год проработал в этом морге. Для окружающих это было несколько необычно. Ребенок из правильной семьи. Закончил с золотой медалью школу… И вдруг – морг. Наверное, окружающие думали, что у меня что-то не совсем в порядке с головой.

В это время в областной судебной экспертизе работали многие выдающиеся специалисты, в т. ч. из Одесской школы патологоанатомов. Одесская школа считалась ведущей в СССР. У этих специалистов я многому научился в профессиональном плане. Но, кроме того, был важен и экономический фактор. Санитарам в морге платили на 50% больше, чем в обычной больнице. Если в обычной больнице зарплата была 30 рублей, то у меня – 45. Все деньги, которые я зарабатывал, складывал на книжку, чтобы использовать их, когда опять поеду поступать в Москву. Помимо этого, я стал покупать учебники на русском языке, чтобы привыкнуть к русскоязычной терминологии. В свободное время я ходил заниматься борьбой в спортклуб завода «Красная звезда». Так, проводя время между работой и борьбой, я подготовился к поступлению. А в августе 1965 года был зачислен в Пироговский институт в Москве. Отчасти этому поспособствовало еще и то, что тогда для отличников ввели привилегии и для поступления достаточно было сдать на «отлично» первый экзамен. С тех пор вся моя жизнь связана с Москвой и Пироговским институтом. Двадцать пять лет я заведовал в нем кафедрой педиатрии, а сегодня являюсь почетным профессором этого вуза. Помимо этого, с 1991 года, будучи главным гематологом сначала СССР, затем новой России, я возглавлял институт детской гематологии, который сам и основал.

– Не возникали ли у вас, выходца из украинской провинции, сложности с адаптацией к столичной жизни?

– Поскольку основным языком у меня до переезда в Москву был украинский, то, конечно, время от времени проскальзывали украинизмы. Но это не значит, что в связи с этим возникал какой-то языковый барьер. Чтобы завоевать столицу, конечно, пришлось много работать. К счастью, родители научили меня работать. Мой папа считал, что я должен быть занят всеми делами – и в обычной, и в музыкальной школах, и в кружках, и дома по хозяйству – чтобы доползать до кровати и считать счастьем поспать. Во многом это было связано с тем, что папа и мама сами много работали – с утра до вечера, а иногда и по ночам. Поэтому, чтобы сын во время их отсутствия не попал под дурное влияние озорных сверстников, они занимали мое свободное время разными делами. Я был занят в субботу внеклассной работой, в воскресенье – участвовал в танцевальном коллективе, танцевал украинские танцы. Благодаря этой привычке упорно трудиться я и смог добиться результата в столице. С тех пор у меня до сегодняшнего дня осталась привычка работать по 12 часов в сутки.

Кроме того, не забывайте, что я учился, начинал свою профессиональную деятельность, когда в обществе воспитывался интернационализм. А государство стимулировало стремление расти, совершенствоваться, создавало социальные лифты. И тогда ни для кого не было удивительным, что парень из обычной семьи, из провинции может приехать в Москву, поступить в престижнейший вуз, реализоваться и добиться успеха в своей профессии. Я знаю многих своих земляков, которые получили образование в столице. И сегодня они работают в России. Их приглашают в качестве специалистов в Европу и США.

– Могли бы вы более подробно рассказать о вашей семье?

– Мои родители встретили и полюбили друг друга на войне – в 1944 году в Венгрии. Мама только что окончила Второй Московский медицинский институт и прибыла в госпиталь на Третий Украинский фронт, на котором воевал в танковых частях мой папа. На фронте он с первых дней войны и к тому времени уже был капитаном. Закончили оба войну в австрийском Граце и там же поженились. Причем мама была женщина с характером и сразу же поставила условие: фамилия у них будет ее – Румянцевы. Очень хотела продолжить этот знаменитый род. Из общего имущества на первых порах у них были только пластинки Петра Лещенко, которые он лично подарил отцу во время одного из выступлений на фронте.

С фронта молодожены поехали к родителям отца в Новогеоргиевск (в родной мамин Тутаев ехать было не к кому, она была сирота). Те приняли невестку с радостью и очень гордились выбором сына. После войны отец решил учиться на юриста и закончил с отличием Харьковский юридический институт. Работал старшим следователем Кировоградской области, затем читал «советское право» в партшколе, а также являлся юрисконсультом «Кировоград­облторга». Мама же продолжила работать врачом. В Кировограде она была гинекологом. Первыми мирными покупками у них были книги, которые я позднее читал, аккордеон и фортепиано, на которых я играл.

Отец умер в 1986 году, после чего я перевез в Москву маму. Здесь, в Зеленограде, она продолжала работать до своей смерти в 1996 году.

Фактически у нас сформировалась врачебная династия. Врачами стали мои дети, зятья, другие родственники – всего четырнадцать человек. Мой младший брат Виталий также известный врач. Он гастроэнтеролог, профессор. Будучи на пять лет меня младше, закончил в Кировограде русскоязычную школу № 6, которая находилась в центре города. После ее окончания пошел по стопам старшего брата и поступил в тот же московский вуз, что и я.

У нас с ним, а также моим ближайшим другом академиком Николаем Николаевичем Володиным, родившимся под Знаменкой, сложилась традиция ежегодно ездить на нашу историческую Родину. Кировоградщину я, как правило, посещал дважды в году. В родном городе остались мои друзья, бывшие пациенты, которые помогают мне следить за могилами родителей. И до сегодняшнего дня у меня нет ощущения, что Украина, родной город – это что-то отдельное.

Вообще украинская история, культура мне очень близки. Ведь я же вырос в 40 километрах от знаменитого города Чигирина – вотчины Богдана Хмельницкого. В самом Чигирине мы часто бывали – ездили на подводах на ярмарки. Местные пейзажи, вид поселений всегда пробуждали детскую фантазию, оставляли ощущение сопричастности с историей. А еще это был полиэтнический край. Русские, украинские, еврейские, венгерские, польские, молдавские и другие поселения мирно сосуществовали друг с другом.

Сама атмосфера такой полиэтничности подталкивала заняться выяснением, откуда взялись жившие здесь народности, а в древности – племена. Этот интерес уже в детстве привел к изучению истории. Уже в юности я знал, что на территории современного Мариуполя находилась столица Хазарского ханства, а на территории Харькова располагался центр половцев. До сих пор в моей домашней библиотеке имеется двухтомник «История городов и сел Кировоградщины». Большой интерес когда-то вызвало описание этнических особенностей, взаимоотношений и быта народов, проживавших на территории современной Украины.

Интерес к происхождению этнических групп, антропологии, к вопросам формирования самосознания сохранился у меня до сих пор. Причем все это меня интересует с профессиональной точки зрения. До того, как стать врачом, я вообще хотел стать антропологом, считая, что представители этой профессии знают о человеке больше всех.

Интерес к истории приучил меня к тому, что любое разделение – разрушительно для народов.

Я всегда поддерживал и поддерживаю теплые отношения со своими коллегами из Украины. Работая, объездил все украинские области, все крупные города. Поэтому абсолютно искренне люблю этот край.

А еще мне кажется, что надо смотреть не в прошлое, а в будущее. Приведу пример из моей профессиональной сферы. Когда-то в СССР всю медицинскую терминологию переводили на русский. Сегодня латынь в медицине вытеснила англоязычная терминология. По этой причине во многих университетах России началось преподавание на английском. Делается это для того, чтобы быстрее адаптировать будущих специалистов к международным нормам. Поэтому когда я узнал, что в Украине идет обратный процесс, то был удивлен. Зачем в условиях глобального мира создавать украинскую терминологию взамен прежней латинской и русской? Очевидно, что будущие украинские врачи только одним этим автоматически теряют конкурентные преимущества. Поэтому главный вывод, который хочется сделать, подводя итог нашей беседы: давайте смотреть в будущее, а не в прошлое.

Беседовал Юрий Колючий, май-июнь 2018 года, г. Москва – специально для «Украины-Центр».