Виктор Шило: «Массовое понимание творчества Кирьянова невозможно»

Выставку под названием «Творческие фантазии Владимира Кирьянова» открыли 15 августа в областном художественном музее. Повод – печальный: годовщина со дня смерти графика. Формат – душевный: собрались семья и самые близкие. Всего в экспозиции было более сорока работ (не только самого Владимира Кирьянова, но и его жены Любови Григорьевны, дочери Марины и сына Александра). Узнать больше о человеческих и творческих качествах художника мы решили у его друга – писателя Виктора Шило.

– Виктор, как долго вы были знакомы?

– Владимира Кирьянова я знаю давно, нас познакомил когда-то художник Игорь Смычек. С самого начала его работы, его стиль жизни поразили меня своей бескомпромиссностью. Он не являлся официальным художником, а был, как сейчас принято говорить, представителем андеграундной культуры, которая в какой-то мере еще в Советском Союзе противостояла официальной идеологии и тому курсу в искусстве, который насаждала и поддерживала Коммунистическая партия. То же самое можно сказать и о песнях, которые писал Владимир. Они тоже отличаются неприятием советского строя. Ему очень не нравилось, его душа не принимала то, что происходило в Советском Союзе. Когда СССР распался и Украина получила независимость, он воспринял это с воодушевлением и вдохновением.

– Владимир Кирьянов иллюстрировал книги, в том числе и вашу «Практику: 1962 – 1991». Расскажите больше об этой его деятельности.

– Одной из книг, иллюстрированных Кирьяновым, стала «Древняя Индия. Искусство любви». Её тираж превысил 100 000. И в какой-то мере с долей иронии можно утверждать, что именно эта книжка, которая была основана на древнеиндийском трактате о любви «Камасутра», поддержала генофонд украинского народа и повысила рождаемость, все-таки тираж был очень большой.

Еще одно заметное явление того времени – первый на пост-советском пространстве сборник поэзии Осипа Мандельштама (даже в Москве еще ничего подобного не было издано, только спустя какое-то время вышел четырехтомник его стихотворений и писем). Эту «первую ласточку» оформлял Владимир Кирьянов. Тираж ее был велик как для поэтического сборника и по тем временам, и по нынешним – 10 000 экземпляров. Это была очень серьезная работа в лучших энциклопедических традициях – жесткая обложка, литеры с тиснением и так далее. Если говорить о Кирьянове – иллюстраторе местных писателей, то он проиллюстрировал две книги прекрасного и, на мой взгляд, лучшего поэта города Кропивницкий Валерия Сиднина – это книги «12-й километр» и «Улитка на лезвии». Многие, наверное, не знают, но 12-й километр – это «народный» адрес поселка Нового, где живет Валерий Сиднин и находится областная психиатрическая больница. Одно время он даже работал там санитаром.

Что касается меня и нашего с Кирьяновым сотрудничества – то оно было очень разноплановым. Володя проиллюстрировал мою книгу «Практика», там его черно-белые работы. Он собирался проиллюстрировать книгу поэзий под названием «Але» серьезного и сложного, недооцененного поэта из Малой Виски Игоря Тарасенко, который, к сожалению, тоже ушел из жизни не так давно, но книга эта пока так и не издана. Хотел бы также отметить работы Кирьянова для книги Александра Жовны «Вдовушка» – они совсем иные, отличаются от его сюрреалистической направленности, но тоже очень хороши.

– А как бы вы охарактеризовали творчество Кирьянова, не используя слова «гениально» и «талантливо»?

– На мой взгляд, творчество Володи близко к тому, что можно назвать таким термином, как транс-реализм или эйсид-реализм (от англ. Acid – кислота. – Авт.), то есть «кислотный реализм» с элементами, конечно же, сюрреализма. Надо отметить, что и авторский стиль Кирьянова, и его видение искусства являются оригинальными, поскольку сформировались все же в советское время, когда существовал так называемый железный занавес. И у тех, кто жил в Советском Союзе, за железным занавесом, не было доступа к информации, соответственно, и к работам современных западных сюрреалистов (альбомов в это время не было, как не было и Интернета). Кирьянов свой стиль обрабатывал сам, поэтому, мне кажется, его работы особенно ценны: они не являются эпигонскими, они ни на что не похожи, и те западные ценители искусства, которые их видели, очень высоко их оценили.

Я думаю, что массовое понимание творчества Кирьянова невозможно, потому что это элитарный художник. Разобраться в сюжете какой-либо его сложной графической работы, например, «До Европы» или на украинском языке те же «Пересторога», «Сходи», надо все-таки обладать определенной эрудицией, разбираться и в истории искусства, и в психологии, и в психиатрии, и в истории религии. Символы и архетипы, которыми свободно оперирует Кирьянов в своих сложных работах, только кажутся хаотично перепутанными, но на самом деле они разворачиваются так, как разворачивается спираль раковины или галактическая спираль, что является одним из любимых образов Кирьянова, который, по сути, он применяет более чем в 50 процентах своих работ.

– Бытует такой стереотип, мол, у представителей элитарного искусства что в работах – то и в жизни. То есть они сплошь экзальтированные и немного «чудаковатые». Был ли Кирьянов таким, как его работы?

– Кирьянов проработал в своем подсознании те рвущиеся из него наружу какие-то сублимированные энергии и отобразил их в своем творчестве. Но в его повседневной жизни они, на мой взгляд, совершенно не нашли отражения. Он был человеком, семья которого опиралась на него, как на авторитет. В целом это была абсолютно спокойная уравновешенная личность – явно не из числа тех, кого именуют за глаза «городскими сумасшедшими».

В семье Владимира все художники – и супруга, и дети. Он вел размеренную жизнь, часто его, как и любого рядового обывателя, можно было встретить в центре города, на рынке, в магазине за покупкой продуктов. На самом деле ни один человек не обладает таким вот кристальным пониманием того, что у него спрятано там внутри, в подсознании. Но Володе как раз удалось максимально разобраться в себе – в какой-то мере его работы (не все – какая-то часть) обладают определенным психотерапевтическим эффектом. В общем, Володя был абсолютно нормальным человеком, очень любил животных, у него присутствовал кот…

– Муравьеда не было?

– Муравьеда не было. Интересен тот факт, что, когда Володя формировался как художник, здесь, в Кировограде, была такая единственная организация, которая оказывала системное организованное сопротивление советской власти. Туда входили в основном молодые люди. Одна ее часть называлась «Союз Свободной молодежи» (ССМ), а вторая – «Биржа». И там как раз были ребята-оригиналы. Один из них ходил по площади Кирова босиком и водил на поводке то петуха, то свинью. Можете себе представить, как тогда человек, который выглядит как хиппи, выходит босиком на улицу Ленина перед обкомом партии и ведет на собачьем поводке очень симпатичную свинку? Как обычные люди могли на это отреагировать? И это как раз та атмосфера, в которой и сформировалось мировоззрение Кирьянова, потому что на то время эти люди были единственными, кто сопротивлялся советской власти хотя бы своим видом или какими-то своими немного эпатажными выходками.

Сальвадор Дали ходил с муравьедом, а они ходили с другими животными, но их боялись. Известен тот факт, что, когда в конце апреля представители этой организации планировали выход на демонстрацию Первого мая в колоннах трудящихся своей колонной, КГБ их всех арестовал. То есть в Кировограде дела обстояли именно так, и антисоветские настроения здесь были, они зафиксированы. Лишь потом, с появлением независимой Украины, начали искусственно создаваться эти организации, которые позиционировали себя главными антисоветчиками.

– Кроме этого ареста, какие еще проблемы были у людей?

– Членов «ССМ» и «Биржи» не только арестовывали, но и не допускали к работе. Их все знали, какая-то их часть, кстати, базировалась недалеко от того места, где мы сейчас разговариваем (областной художественный музей. – Авт.), в одной подворотне – они там как раз жили. Среди них был такой мыслитель Сергей Гриценко (к сожалению, тоже умер), который объединил вокруг себя и Валерия Сиднина, и того же Александра Косенко, который сейчас пишет на украинском языке. Конечно же, Кирьянов знал этих людей – просто не мог их не знать.

– А как работалось в этой атмосфере самому Кирьянову?

– Его творчество было столь непонятно и, я так думаю, что, по мнению кураторов КГБ, несло опасность для масс, поэтому он не сделал такую карьеру, как другие художники, которые писали более «безобидные» вещи (пейзажи и так далее). Он работал художником в разных местах. Я знаю, что на заводе «Гидросила» (тоже недалеко отсюда – за «Сільпо») у него был небольшой кабинетик. То есть Кирьянова не приглашали расписывать клубы, дворцы культуры, потому что он был непонятен и этим пугал местных, которые не представляли, что с этим делать. Даже в то время все-таки приезжали к нам иностранцы, они видели работы Кирьянова и по достоинству их оценивали.

Владимир Кирьянов не продался, не подчинился, сохранил свой оригинальный стиль и остался самим собой до самого последнего времени, которое тоже можно по-разному оценивать. Кирьянов прекрасно знал, кто из известных уже после распада СССР украинских патриотов был стукачом. Очень скептически относился к их внешнему «антуражу», когда они занимали уже какие-то посты в городской или областной власти.

– Вы можете назвать себя другом Владимира Кирьянова?

– Да, мы дружили. Я бывал у него дома. Мы хорошо друг друга понимали, все было ровно. При этом Кирьянов так видел действительность и так ее отображал, я вижу по-своему, но, поскольку ни он, ни я не занимали никаких постов особых нигде, то можно сказать, что вот этот мейнстрим, который сформировался после обретения Украиной независимости, прошел мимо нас. Мы занимаемся каждый тем, что нам нравится, как и те же Сиднин или Жовна. А дальше уже – это дело людей, которые воспринимают это или не воспринимают.

– Вы сказали, что Владимир был самобытным, ни на кого не похожим, а какие художники нравились ему?

– Не могу сказать наверняка. Я же не художник – соответственно, у меня нет такого багажа терминологического. Мне кажется, что в какой-то мере на него повлияли все-таки художники-сюрреалисты. Кирьянова называют «кировоградским Гойя». Мне кажется, это не совсем правильное определение, хотя какие-то элементы из творчества Гойя и других художников он все-таки использовал, в том числе – и современных. Обязательно находится кто-то, кто движется тем же параллельным курсом, но при этом использует другую технику и манеру.

– А где еще есть работы Владимира Кирьянова?

– В библиотеке Чижевского есть. По крайней мере, у двух экс-мэров Кировограда в свое время работы Кирьянова даже висели в кабинетах. Это было давно, но это так. Сейчас, наверное, они у них в коллекциях.

– Насколько изменились творческая среда и атмосфера с приходом независимости?

– С приходом независимости появились дельцы, которые уловили текущий момент и начали группировать художников в каталоги и альбомы с тем, чтобы они за это расплачивались своими картинами. Эти деятели продавали чужие работы и на этом построили успешный бизнес, причем рынком сбыта были не только Европа и США, но и Китай. Мне кажется, из-за того, что работы Кирьянова настолько сложны и не похожи на другие, они не были востребованы на этом рынке, и это привело к двоякому результату. С одной стороны – у Володи и его семьи не прибавилось денег за счет продажи работ таким посредникам, а с другой стороны – его творческое наследие полностью уцелело, и мы можем сейчас говорить, что здесь, в Кропивницком, находится самое большое собрание графических живописных работ Кирьянова.

Фото Павла Волошина, «УЦ».