«Не могу сказать, что я героиня»

Их, настоящих ветеранов, прошедших через все тяготы Второй мировой, с каждым днем, месяцем, годом остается все меньше. Они уже не ходят по школам, не рассказывают младшему поколению о военном лихолетье. Теперь мы ходим к ним, чтобы потом рассказать на страницах «УЦ» о том, как доставалась победа в той страшной войне.

Моей собеседнице – жительнице областного центра Лидии Николаевне Ереминой – сейчас девяносто два года, но это довольно бойкая, энергичная женщина, как ветеран и гражданин имеющая полное право и умеющая учить уму-разуму городских депутатов. Совсем недавно у Лидии Николаевны это хорошо получилось. На одной из городских сессий она вышла за трибуну и всыпала им по полной. Однако это тема отдельной истории.

На фронт она ушла в семнадцать. Хрупкая девчушка добровольно приняла решение уйти воевать и защищать свой город, свою Родину. Это была осень 1942 года – самое трудное время обороны Сталинграда (нынешний Волгоград. - Авт.). До войны Лидия Николаевна с семьей проживала в городе на Волге. Она записалась добровольцем, и ее отправили в школу связистов.

– Страшно было видеть, как разрушают мой родной город, – рассказывает свидетельница битвы за Сталинград. - В самый жаркий и жуткий период атак немецких войск Волга была красной от крови. Небо было черным от количества бомбардировщиков. То, что я помнила с детства, те дома, которые были мне знакомы, - все было разрушено бомбами и артиллерией. От города, каким я его помнила, практически ничего не осталось. Только небольшой участок у Волги был более-менее похож на что-то живое. Остальное было мертвым. Это был город-руины.

После окончания школы связистов меня направили в батальон связи 16-й танковой армии. Это было уже после героической победы под Сталинградом. В одном из боев получила ранение. Некоторое время пришлось полечиться в госпитале. В свою часть я уже не вернулась. Меня направили в одну из бригад под Белую Церковь. На станции я и еще пятеро бойцов ждали свой эшелон. Бомбили страшно. Казалось, этим бомбежкам не будет конца. Но очень хотелось спать, и мы решили попроситься на постой к местным жителям. В одной из хат жила старушка. Она уступила мне свою постель, сама спала на лежанке, а солдаты устроились на полу. Все бы ничего, но оказалось, что женщина болела сыпным тифом, и я тоже заболела – буквально свалилась. Причем на следующий день меня еще и ранило. Меня снова направили в медсанбат. Но не в обычный, а в так называемый тифозный. Оказалось, что его нужно было еще найти. Обычные госпиталя были повсюду, а этот был специфическим, и добиралась я до него шестнадцать дней. Сопровождал меня один солдатик – вез на телеге. Все это время я почти не приходила в сознание. Только по прибытии мой сопровождающий рассказал о том, как я бредила и как мы добирались. В тифозном медсанбате, где-то в Житомире, я лечилась несколько месяцев. Лечение проходило трудно – тиф плюс рана. Когда меня выписали, одежды никакой не было – так как я болела тифом, все было сожжено. Нового ничего не выдали. Из госпиталя к новому пункту назначения мне пришлось добираться полураздетой, а уже стояла глубокая осень и было очень холодно.

В это время шли бои за освобождение Киева. Трое суток без обуви и теплой одежды добиралась я до своей части. Это была 237-я стрелковая дивизия, в которой на то время служил мой будущий муж. Там мне сказали, что радисты им не нужны, своих достаточно, а вот медсестер не хватает. Научили накладывать жгут, делать перевязки и отправили во 2-ю роту 1-го батальона 835-го стрелкового полка. Так я стала медсестрой. Прослужить успела две недели. Так как после болезни я весила всего 37 килограммов, быстро надорвалась, вытаскивая раненых с поля боя. Глядя на мою худобу, мне в то время давали не больше тринадцати лет, я выглядела, как девочка-подросток.

Из медсестер меня перевели в первую минометную роту. Коллектив у нас был дружный, как одна семья, и настроены были по-боевому. Мы ни разу не получали полагающееся нам денежное довольствие. Всей ротой решили, что наши деньги мы будем передавать в фонд обороны. А офицеры отдавали свои пайки солдатам. На то время я была сержантом, и мой оклад составлял семь рублей. У солдат было пять. На эти средства нам впоследствии прислали новенькие минометы. Как мы радовались!

Потом мы освобождали город Станислав (нынешний Ивано-Франковск. - Авт.). Когда было затишье, я поднялась в горы. Я ведь быстрая была, взбежала на гору легко – научилась быстрым переходам во время маршей. У нас по сорок километров были броски, и мы могли такую дистанцию преодолеть даже за одну ночь. Тогда говорили: «Пехота: сто километров прошел – и еще охота». Красота в горах была невероятная! Я ведь впервые видела горы… Кстати, когда мы освобождали эти места, местные жители нас встречали хорошо. Так же нас принимали и в Чехословакии. Если было нужно, давали еду и даже своих лошадей. Я не знаю случаев, что наши солдаты занимались мародерством.

Там, в Прикарпатье, у села Долинка, меня снова ранило, на этот раз легко. Знаю, что в боях за Станислав с поля боя забирали только тяжелораненых. Там убили мою подругу. Хорошая была девчонка…

В роте минометчиков Лидия Николаевна прослужила до конца вой­ны. Для нее она закончилась под столицей Чехословакии.

– Под Прагой мы узнали о нашей победе. Радовались, стреляли в небо и думали, что все – наступил мир. В Берлине уже праздновали, а у нас еще продолжалась война. Десятого мая на нас вышла колонна немецких танков. Наш командир, капитан Жестков, выкатил сорокапятку, такую же, какая стоит в нашем городе около бывшего Дома офицеров, пытался отбить наступающего врага, бил по танкам, но, к сожалению, погиб…

Не могу сказать, что я героиня. У нас была девочка, которая вынесла с поля боя более четырехсот раненых. Вот она – герой.

Интересно, что со своим мужем, с которым прожили больше сорока лет, они встретились на фронте, а поженились в 1946 году в Сталинграде, куда Лидия Николаевна вернулась после демобилизации. О своем муже говорит с почтением, считает его настоящим героем.

– Николай Никифорович Еремин родился в Тарасовке Новгородковского района в 1918 году, – рассказывает Лидия Николаевна. - У его матери было четыре сына, Николай был самым младшим. Во время Великой Отечественной войны братья и отец были на фронте, но вернулись не все. Отец партизанил в отряде имени Скирды. Брат Иосиф был солдатом – пропал без вести в 1941-м году. Григорий служил лейтенантом на брестском направлении и погиб в первый день войны. В тот год он только женился. У них был маленький ребенок, и его молодая жена с девочкой каким-то чудом смогла добраться до Кировограда. Оккупацию пережили. Их дочка, когда выросла, закончила медучилище, а после выехала в Россию. Часто приезжала. Еще один брат моего мужа – Петр – был майором и служил в Армении. Умер уже после войны.

Мой супруг был кадровым офицером. Еще до войны отслужил в армии. В 1940-м году его послали в Вильно (нынешний Вильнюс – столица Литвы. - Авт.), в школу младших командиров. 22 июня 1941 года, в день нападения немецких войск на СССР, он был дежурным по школе. Все остальные курсанты были на учениях. Им пришлось принять бой, но вскоре они отступили. Так Николай Никифорович потерял свою часть. Из остатков разных частей собрали 237-ю стрелковую дивизию. В ней он прослужил до конца войны, был награжден пятью орденами и медалями. Когда с ним познакомилась, я ведь еще девчонкой была. О мужчинах даже не думала, не до этого было. Причем он был командиром, точнее выполнял обязанности командира батальона. Он ведь умницей был. После взятия Станислава ему давали направление на учебу в военную академию, но он отказался и вернулся командовать ротой. Войну закончил в звании капитана. Прослужил в армии до 1960 года, когда было массовое сокращение. Тогда из Советской Армии уволили больше миллиона военнослужащих. На тот момент он уже был майором. После этого муж до семидесяти лет трудился в системе мелиорации. Я же до пенсии работала на заводе «Пишмаш»…