Дед номер 137, или Наш вьетнамец Володя

Как это – всю жизнь бороться и что-то доказывать? Как это – выживать и утверждаться? Как это – разочаровываться, но все равно верить? На эти вопросы в течение всей своей жизни отвечает Владимир Московец, человек с непростой и очень насыщенной судьбой.

Сначала судьба «пошутила» с фамилией. В годы Гражданской войны дед Владимира Владимировича по отцовской линии погиб. Фамилия деда была Гетьман, он был кубанский казак. Вдова с пятью детьми вторично вышла замуж, ее новый муж усыновил всех детей, и семья стала носить фамилию Московец. Отец нашего героя, родившегося в 1943 году, партизанил. В декабре 1944 года командир кавалерийского эскадрона Владимир Московец был ранен в боях под Корсунь-Шевченковским и в результате ранения умер в госпитале.

– Моя мать вторично вышла замуж, когда я был маленьким. Отчима я считал своим отцом. У меня появились еще сестра и брат, и они унаследовали фамилию своего родного отца – Гетманец. Вот так по иронии судьбы между Гетьманами и Гетманцами рос я, Московец, - рассказал Владимир Владимирович.

Он вспомнил, как его воспитывал батя, который был строгим, но справедливым. Бил ремнем за провинности – двадцать пять горячих. Но старший сын не обижался, понимал, что тот хочет вырастить настоящего мужчину. И у него получилось.

В школу Владимир пошел в 1950 году в селе Плоское Знаменского района. Тяжелые были времена: у колхозников не было паспортов, жили, как при крепостном праве. Мама, Анна Константиновна, в пять утра шла на работу, а платили копейки. Отец, будучи человеком уважаемым, коммунистом, был ответственным за жену и троих детей, поэтому стал искать возможность оставить колхоз. Так семья переехала в поселок Знаменка. Отец устроился работать в военизированную охрану на железнодорожной станции. Нашли квартиру и жили семьей. Владимир так вспоминает те годы:

– В Знаменке родители раскрепостились. Отец работал, мама была домохозяйкой. Жили на зарплату отца, да еще мне платили пенсию за погибшего отца. Батя очень любил мать, которая была доброй и очень красивой. Помню, что отец болел, мучился, когда из него выходили осколки. Тогда же никакой реабилитации не было…

Мы были такими детьми, что жизнь заставляла становиться ловкими и выносливыми. Я был, как Тарзан: деревья, заборы, соседские сады… В сентябре уже заморозки, утром лужи покрыты льдом, а мы шли коров пасти босиком, в коротких штанишках и босыми пятками лед разбивали.

Меня обижали старшие дети, били крепко. Но сделали из меня мужика. Когда я вернулся из армии, высоким, крепким, подходил к обидчикам и спрашивал, помнят ли они, как били меня ногами. Им становилось неловко, и они извинялись…

Владимир в школьные годы был хулиганом. Но при этом, будучи физически крепким и выносливым, активно занимался спортом, участвовал в соревнованиях по бегу, метанию молота, диска. Однажды на обычном велосипеде обогнал соперников, которые ехали на спортивных.

Был у него одноклассник, над которым все подшучивали, мягко говоря, и Московец больше всех. А его старшая сестра была учительницей. Она стала мстить за своего младшего брата и конфликтовала с обидчиками. Конфликт с Московцом дошел до того, что он бросил школу, не окончив последнюю четверть десятого класса.

Мать сказала, чтоб сын шел на работу в локомотивное депо. Пошел, взяли кочегаром на паровоз. Котел был – 44 куба воды. Владимир с тендера (грузовой отсек) бросал уголь в лоток помощнику, а тот – непосредственно в топку. Когда помощник уставал, более выносливый Владимир его заменял. Поезд курсировал от Знаменки до Пятихаток. Когда возвращались обратно, на станции играл оркестр. С «экипажем» рассчитывались сразу же. Мужики брали себе водку, а непьющему Московцу покупали кулек конфет.

Параллельно с работой окончил вечернюю школу. Вместе с ним учились отчим и его друг. В возрасте 19-ти лет кочегара призвали в армию.

– Это был ноябрь 1962 года. Провожала вся улица, с гармошками и песнями. Я столько шкоды делал соседям, но бабушки собрали по три рубля, дали мне деньги и говорили, что им без меня будет скучно. На прощание тепло обнимались, – вспомнил Владимир Владимирович.

Он, как большинство молодых людей того времени, хотел быть десантником, пограничником или морским пехотинцем. Но военкомат распорядился иначе – призывника направили в Павлоград, в спец­школу КГБ. В шестой роте, куда он попал, было 180 человек. Через три месяца осталось 65. Это была спец­связь, чрезвычайно засекреченная. Чтобы запоминать коды и шифры, нужно было обладать хорошей памятью. Вот люди и отсеивались.

– Я целый год учил коды и шифры. Это сложно, но мне давалось легко. По окончании спецшколы передо мной положили погоны лейтенанта и младшего сержанта – выбирай. Я, может быть, раньше и хотел быть офицером, но за год понял всю подноготную Советской Армии: там нет свободных людей, а я был свободолюбивым. Поэтому выбрал младшего сержанта, - рассказал бывший спецсвязист.

В 1963 году Московца отправили на Байконур, где он стал механиком засекречивающей аппаратуры связи. В подчинении – 86 человек, в том числе офицеров, в хозяйстве – приемный и передающий центры, агрегатный цех. Он передавал в генеральный штаб шифрограммы. Это когда государственно важная и секретная информация находится в чемоданчике, и этот чемоданчик в сопровождении охраны нужно доставлять руководству.

Так прошел еще год службы, и Московца переводят в экспедиционный корпус там же, на Байконуре. Это была тайна из тайн. Продолжали тренировать память, очень много времени уделяли физической подготовке. Владимир пробегал 10 километров за 35 минут, был мастером штыкового боя, имел первый разряд по боксу.

Однажды бойцов посадили в самолет и куда-то повезли. Правда, перед этим сообщили, что они будут выполнять интернациональный долг, сказали, чтоб все написали несколько писем родителям. Только приземлившись, бойцы узнали, что они находятся под Ханоем, во Вьетнаме.

– Мы не знали ни имен друг друга, ни фамилий, ни кто откуда родом. Все были по номерам. Мой номер был 137. Так друг к другу и обращались. В моих обязанностях было проверять телеграфную аппаратуру. Находил неисправности, устранял помехи, измерял напряжение, проверял агрегаты, - вспоминает Владимир Владимирович.

Во Вьетнаме он был целых восемь месяцев с перерывом на время лечения в госпитале и отпуск. Не в окопах был, но зацепило осколками взорвавшейся бомбы. А однажды Московцу дали карту, водителя, переводчика, проводника и приказали вывести личный состав разбомбленного передающего центра. И вывел. Без потерь.

Он говорит, что даже при его выносливости было сложно из-за климата: «Будто водой дышишь». При такой жаре бойцы теряли пятьдесят процентов своего физического потенциала. Но фактически мальчишки верили в какую-то победу:

– Было страшно, рядом бомбили. А я думаю, что вот я, такой простой, от поросят, от корыта, от паровоза попадаю в такое место. Я что-то могу, я кем-то могу быть. Связь – это же очень важно во время войны. Какие компьютеры в те времена? У меня были мозги, слух и память. Самым страшным была паника среди бойцов. Но я каким-то образом пресекал панические настроения, хотя мы все были ровесниками.

В 65-м году Владимир Московец должен был вернуться домой, но его после приказа на какое-то время оставили в армии из-за вой­ны между Индией и Пакистаном – авось пригодится. Уговаривали остаться в армии, сулили при выходе на пенсию посчитать Вьетнам как год за три. Но отказался – «долг перед Родиной выполнил».

А что Родина взамен? Да ничего. Ни наград, ни льгот, ни союзов ветеранов Вьетнама, ни встреч однополчан. Правда, пока еще был в армии, к родителям в Знаменку приехала стройбригада и, ничего не объяснив, перекрыла соломенную крышу черепицей и подбила фундамент дома.

Когда вернулся из армии, мама плакала и говорила, что жить не на что, надо побыстрее устраиваться на работу. Пошел в свое депо, а ему говорят: «Мы тебя помним, ты хороший кочегар. Но твои одногодки вернулись из армии в 65-м году. А где ты был? Может, сидел?»…

Потом Владимира Владимировича жизнь помотала по городам и весям. Но, будучи неугомонным и испытанным судьбой, он продолжал оставаться неравнодушным к несправедливости и беззаконию. В декабре 2013 года он с бригадой решил поехать в Польшу на работу. Уже в Киеве, на вокзале, увидел по телевизору, что происходит на Майдане, как бьют студентов, и решил «за этих детей постоять». Бригада уехала, а он направился к КГГА.

– Я пошел за идею, за «вільну» Украину, - рассказал Владимир Владимирович. - Возле администрации я был главный, потому что у меня сильные руки и я мог взять за шиворот и выкинуть. Все меня слушались. Потом решил пойти на Майдан, там пользу принести. Все меня называли Дед.

С декабря 2013-го по март  2014-го жил на Майдане. Когда воровали в столовой, пайки не выдавали, «превращался в зверя», отстаивал справедливость. Всякого пришлось насмотреться. При третьем штурме Деда контузило, после чего он поехал на Десну, где формировались батальоны, а потом пришлось вернуться домой.

– Тогда для меня главным было, что лед тронулся. Появилась надежда, что у нас будет порядок, - вспоминает Владимир Московец. - А через время наступила депрессия, полное разочарование. Есть несколько людей, которым я верю, которые не поменялись. Верю Чумаку, Соболеву и Парасюку. А остальные… Не знаю, как будет дальше, чем для нас закончатся президентские выборы, но я бы проголосовал за Вакарчука…

Сейчас он живет в маленьком селе, держит хозяйство, работает в огороде, смотрит по телевизору новости и убеждает себя в том, что все, что ему пришлось пережить и испытать, было не зря.