Татьянин свет

Она была настолько светлым и теплым человеком, что мало кто звал ее по отчеству. Татьяна, Таня, Танечка, Танюша… А еще – любимая и любящая жена, мама, бабушка. Она ушла очень рано, внезапно, оставив в этом мире людей, которые никогда не смирятся с утратой дорогого человека, которые продолжат жить без нее и за нее.

Наш друг, талантливый художник Анатолий Шаповалов готовил персональную выставку к своему семидесятилетию. Этого события с нетерпением ждала и его супруга Татьяна. Но незадолго до юбилея ее не стало. Анатолий Гаврилович отменил выставку, которая должна была состояться в январе. Но Николай Цуканов убедил художника выставить картины в галерее «Елисаветград», посвятив событие любимой жене и назвав его «Татьянин день». В первый день весны выставка открылась.

Об аншлаге в галерее написали многие. О потрясающей живописи Анатолия Шаповалова сказали искусствоведы и коллеги. О высоком уровне организации мероприятия свидетельствует то, что ею лично занимался Цуканов. Чтобы насладиться воздухом, светом и искренностью, наполнившими большой зал галереи, туда стоит прийти. Мы же сегодня поговорим о Татьяне, которая была на открытии выставки не только изображенная на портрете, – ее присутствие ощущали все, кто ее знал.

Анатолий Гаврилович обрадовался моей просьбе рассказать о Тане: о первой встрече, первых чувствах, прекрасных годах их жизни. Может, что-то недосказал ранее, может (и это скорее всего), о ней хочется говорить и говорить сейчас…

– Таню я знаю с детства, с тех пор, как ее семья переехала в Аджамку. Она была младше меня на пять лет, и в школьные годы разница в возрасте была очень заметна. Мой друг встречался со старшей сестрой Тани, а я в шутку сказал, что для меня подрастает младшая. Никто не думал, что так все сложится.

Я окончил десять классов, поступил в училище. Приезжаю домой, а она уже подросла, похорошела. Я делаю набросок ее портрета, а она стесняется… Потом я служил в армии два года. Вернулся в село – Таня школу оканчивает. И тут вспыхивает уже совсем другое чувство, не детское, а взрослое. Мы стали встречаться и встречались почти семь лет, пока я не окончил институт. Я не хотел ее торопить, навязываться, хотя она мне очень нравилась. Мы переписывались, я с нетерпением ждал ее писем. И, конечно, приезжал домой. Вернее, прилетал: билет на самолет стоил восемь рублей.

Таня училась в институте на вечернем отделении. Иногда даже присылала мне задания по «начерталке», которые я для нее делал. У меня с этим предметом было все в порядке, так как на основе начертательной геометрии строится перспектива картины, отражения.

Я не торопил Таню и сказал ей, что буду ждать, пока она сама не почувствует, что готова, и скажет «да». Я был на пятом курсе. Приехал в Аджамку, пошел к колодцу воды набрать. Там была и Таня. Я тяну воду, а она говорит: «Так, я созрела, я согласна». С тех пор мы не разлучались.

Поначалу было нелегко: она студентка, жилья нет, снимали в Кировограде темную, маленькую комнатушку со шкафом, плитой и кроватью. Уже Денис у нас родился. Деньги я небольшие получал, но не было ни страшно, ни обидно, ни грустно. Таня вечером на учебу, а я – с маленьким сыном. Потом мы получили квартиру.

Я все хотел написать портрет Тани. Но она не хотела позировать – это ж надо сидеть непо­движно. И портрет с книгой, который представлен на выставке, единственный. Она, наверное, полчаса посидела – и все. А задумано было много. Когда мы встречались, я, влюбленный, много Таню фотографировал. Обязательно нарисую. Я даже уже начал кое-что.

Насчет денег, их нехватки у нас никогда не было скандалов. Дай Бог каждому так жизнь прожить, как мы. Мы пережили страшные девяностые, когда приходилось бутылки сдавать, чтоб хлеба купить. Как-то я нарисовал икону и отнес в худсалон для продажи. Звонят перед Новым годом и говорят, что она продалась. Сколько было радости! Мы купили селедку, что-то еще и стали готовиться к празднику. И все было безропотно, без обвинений, упреков. Потом я тяжело болел, год лежал, но мы и это преодолели. Досматривали вместе Танину маму и мою. Потому я так поздно начал выставки – в шестьдесят была первая персональная, а до того просто участвовал одной-двумя работами.

Таня любила музыку, разбиралась в моде, у нее был развит вкус. Для меня всегда и во всем было ценно ее мнение. Она была первым человеком, который видел и оценивал мои работы. Никогда не хвалила ради похвалы. Иногда подсказывала, где что подправить.

Она была очень гостеприимной, любила, когда к нам приезжают. Кто только у нас не был! Были люди из Германии, Англии, Америки, Китая, Италии. А наших сколько! Родственники, друзья, коллеги. Она любила всех и все, что ее окружало. Жаль, что ее больше нет рядом.

Дом, хоромы, которые вы видели, – это все делалось для нее. Сейчас там пусто, одиноко и тоскливо. Спасает мастерская. Я не опускаю руки. Есть ради кого жить и творить. И я должен это делать за двоих – за себя и за Таню.

Вспомнили музу Анатолия Гавриловича и ее коллеги, с которыми Татьяна работала в ПКТИ.

Ефим Мармер:

– Я вот буквально сейчас понял, что мы с Татьяной познакомились ровно сорок лет назад. Я пришел молодым инженером в ПКТИ, а она уже там работала. Мы сразу нашли общий язык, по­дружились. А в нашем коллективе подружиться можно было, основываясь на умении легко общаться, интенсивно работать, весело шутить. И Таня очень хорошо вписывалась в эту среду.

Есть такой литературный штамп: «она смотрела на мир широко раскрытыми глазами». Так вот это точно про Таню. Передо мной до сих пор ее лицо с распахнутыми огромными голубыми глазами и готовность каждую минуту улыбнуться.

Она была очень активным человеком. В подшефный колхоз на работы – никаких отказов, на субботник убирать улицы – без проблем, косить траву – с удовольствием, играть в теннис или волейбол – сколько угодно, петь, танцевать – да пожалуйста. В то время конструкторам план доводили. У Тани с этим проблем никогда не было, она работала быстро, хорошо и красиво.

Мы сдружились семьями, встречались дома и у нас, и у них. Толя был старше, и мне казалось, что он смотрит на нас, посмеиваясь, снисходительно, как на детей. Но при этом было заметно, как он смотрит на Таню. Эта любовь была видна невооруженным глазом. Это был взгляд и художника, и любящего мужчины.

Таня вдохновляла Толю в творчестве не только своим присутствием в его жизни. Она помогала. Специально возле дома высадила совершенно невероятные маки, чтобы он мог их рисовать. Собирала тыквы, складывала их на скамейке, готовя ему сюжет. Она так же тонко чувствовала красоту, как и Толя. И она умела создать уют, который необходим художнику.

Анатолий Шаповалов – высокопрофессиональный мастер, поэтому он не убавит ритм жизни, в котором находился много лет. У него фантастически развита зрительная память, и у него такие массивы памяти, что ему еще рисовать и рисовать. Понятно, что заменить Таню никем и ничем невозможно. Но мне кажется, что уход любимой женщины может стать толчком для новой ступени художника Шаповалова. Искусством во многом движут эмоции…

Ольга Емельянова:

– Работая вместе в ПКТИ, мы быстро сошлись с Таней во взглядах на какие-то вещи. Нас интересовала одинаковая литература: мы читали одинаковые журналы, Токареву. Я от нее узнала, кто такая Цветаева, какие она писала стихи. Мы много путешествовали. Раньше были маршруты выходного дня, и мы часто куда-то ехали на экскурсии. Таня была тонким, проницательным человеком, она все любила. Мы часто ходили в кино. В зале могло быть три человека, но нам этот фильм нравился.

Таня очень тонко чувствовала природу. Она так восхищалась цветами! На каждый ее день рождения 6 июля Толя дарил ей букет полевых цветов. Вставал рано утром и шел их собирать. Она просыпается, а на столе огромный букет полевых цветов, которые очень любила.

Таня, конечно, вдохновляла Толю на творчество. И она могла посоветовать, как создать композицию. Я помню, как она искала белые пионы, – именно они и только они были нужны Толе для картины.

У нее был свой взгляд на мир. Она была спокойная, уравновешенная, рассудительная, с особенным чувством юмора. Была психологом, очень хорошо разбиралась в людях, давала дельные советы. В ее окружении были только хорошие люди, они к ней тянулись, она их притягивала. Мне ее не хватает…

Наталья Романюк:

– С Танечкой мы познакомились в институте – поступили в один год на один факультет. Потом мы вместе работали. Мы по­дружились и продружили 44 года. Это настолько светлый человек! Она очень любила желтый цвет, желтые цветы. Помню наши пикники, когда Таня бросала все и шла собирать желтые одуванчики. Она была сердечной, доброжелательной, отзывчивой. Желтый цвет – цвет солнца, и она была солнечным человеком.

Летом мы с ней консервировали, соки делали. Она ко мне приезжала, я к ним в Аджамку. Мы могли до часу, двух, а то и трех часов ночи говорить, вспоминать. Она любила и жалела всех. Как-то рассказала, что почтальон пришла, а она ее борщом накормила и с собой в банке дала – женщина же устала, ходила весь день, когда ей готовить? Она всех опекала, всем помогала и раздавала себя постепенно.

Как-то в шесть утра у меня зазвонил телефон. Смотрю – Таня. Я испугалась, ведь еще рано просто разговаривать. А вдруг что-то случилось? А она говорит: «Да я рано проснулась. Уже завтрак приготовила, напекла и решила пожелать тебе доброго утра и хорошего дня». И в этом – вся Таня.

Когда мне сообщили, что Тани больше нет, земля ушла из-под ног. Очень больно. Так хочется к ней поехать… Поедем, но ее, к сожалению, больше не увидим. Но Танечка останется в нашей памяти.

Я недавно случайно услышала песню в исполнении Тамары Гвердцители «По небу босиком». Прислушалась к словам, а это о Танечке. Послушайте и вспомните светлого, доброго, солнечного человека.