Личный план Павла Рябкова

Имя этого человека знают все, кто хоть немного интересуется историей Елисаветграда -Кировограда. План Рябкова 1913 года – сегодня единственный достоверный источник о том, каким был Елисаветград 100 лет назад. Здесь есть все: улицы, школы, больницы, предприятия, полицейские участки.

Но, кроме этого, землемер Павел Рябков составил карты Елисаветградского и Александрийского уездов, открыл в Елисаветграде первую народную библиотеку, собирал в наших краях экспонаты для Петербургского этнографического музея.

В 1870-х социалист Рябков «ходил в народ» и готовил покушение на киевского губернатора. 1880-е провел в ссылке в Восточной Сибири, где, как и многие образованные ссыльные, увлекся этнографией. В 1900-е спасал от голода крестьян Елисаветградского уезда, искал по городам и весям памятники материальной культуры украинцев, описывал обычаи чумаков. В 1910-е боролся против хищения земли в Елисаветграде, застройки зеленых зон и берегов Ингула (оказывается, в начале прошлого столетия в городе были те же проблемы, что и сегодня). В 1920-е стал первым директором краеведческого музея и читал лекции по истории рабочим и крестьянам.

Павел Захарович Рябков умер в Зиновьевске в 1927 году и был похоронен на Петро-Павловском кладбище. В прошлом году улицу Артема в областном центре переименовали в его честь.

«Государственный преступник без определенных занятий»

О Рябкове написано немало – и учеными, историками и этнографами, и краеведами. Самое подробное жизнеописание елисаветградского землемера мы нашли в монографии Татьяны Печерицы «Визначний українознавець П. З. Рябков». И в ее же диссертации «Українознавчі аспекти творчості П. З. Рябкова», а также в научных работах Светланы Проскуровой и в письмах самого Рябкова.

Итак, родился Рябков в июне 1848 года (скоро мы будем отмечать его 170-летие) в Херсоне в небогатой семье отставного военного Захара Рябкова. В семье было шестеро детей. Захар Рябков оставил военную службу и увлекся рисованием. Он не имел художественного образования, и эта работа существенных доходов ему не приносила, но зато, как писал Павел Рябков в автобиографии, отец был счастлив.

Впрочем, небольших доходов художника-аматора хватило на то, чтобы дать всем своим детям приличное образование. Его старший сын Павел окончил Херсонскую губернскую гимназию и землемерно-таксаторские классы при ней и в 1868 году стал работать таксатором (оценщиком земли) в Херсонском губернском правлении.

Еще в гимназии Рябков увлекся идеями народников. И в 1873-1874 гг., как и многие прогрессивные молодые люди, занялся «бродячей пропагандой», «хождениями в народ». Главной задачей «ходоков» было распространение социалистических идей среди крестьян. И в 1874 году Рябкова арестовали – в рамках «Процесса 193-х», который охватил 37 губерний. Изначально по этому делу было арестовано более четырех тысяч человек. До суда дошли 193, и даже из этих 193-х многих оправдали. Молодого землемера Рябкова продержали пару месяцев в херсонской тюрьме и отпустили домой. Но вместо того, чтобы вернуться на службу, Рябков со своим другом Лангансом уехали в Киев и занялись подготовкой покушения на киевского генерал-губернатора Черткова.

Планы этого покушения и значительное количество запрещенной литературы обнаружили у них на квартире в 1879 году. Рябкова опять арестовали и сослали в Восточную Сибирь. Колымское окружное политическое управление так характеризовало ссыльного: «Государственный преступник, не женат, 32-х лет, вероисповедания православного, сослан из Киева за политическую неблагонадежность в административном порядке, определенных занятий не имеет, все время проводит за чтением научных книг».

Ссылая образованных молодых людей в Восточную Сибирь, на Дальний Восток и т. п., российское правительство убивало тогда двух зайцев. Ссыльные, среди которых были врачи, учителя, инженеры, немало способствовали освоению этих территорий. Многие из них, от нечего делать, увлеклись этнографией – описанием быта и обычаев коренных народов. Академия наук, Петербургский институт этнографии, научные журналы одобрительно относились к их работе – принимали и публиковали их отчеты и статьи и даже неплохо за них платили. Рябков не стал исключением: в 1884-1887 годах в этнографических изданиях были опубликованы его работы «Полярные страны Сибири», «Очерки о путешествии от Средне-Колымска до Якутска» и т. п.

Не было бы счастья…

В 1889 году, после амнистии, Рябков вернулся в Херсонскую губернию. Судя по всему, в это время он женился на довольно обеспеченной женщине, потому что с начала 1900-х Павел Захарович Рябков и его жена Надежда Вениаминовна активно занимаются благотворительностью. Сам Рябков в письмах всегда подчеркивал «моя супруга выделила средства на…».

Супруги Рябковы живут в собственном доме по улице Вокзальной, 18. Рябков становится городским землемером – должность весьма серьезная и ответственная. Но вскоре у него опять начинаются проблемы с властями. В 1889-1991 годах в Херсонской губернии был неурожай и в результате – голод. Особенно пострадали села Елисаветградского уезда. Земские врачи, сельские учителя и священники писали об ужасном голоде, от которого умирают люди. Однако херсонский губернатор князь Иван Михайлович Оболенский официально опровергал «слухи о голоде», заявляя, что ленивые крестьяне просто хотят пожить за государственный счет, а те, кто распространяет эти слухи, хотят подорвать престиж государственной власти. В первых рядах «подрывателей» оказался и Рябков. Он организовал в селах уезда бесплатные столовые для детей – сначала за собственные средства, а потом – собирая в Елисаветграде средства на эти цели.

В 1901 году «за распространение через прессу завышенных данных про неурожай и занижение помощи голодающим, которую предоставило правительство», Оболенский уволил Рябкова с должности земского землемера Елисаветграда.

На этот раз Павел Захарович не ждал дальнейших действий властей, а сразу же уехал во Францию. И это как раз тот случай, когда не было бы счастья, да несчастье помогло. Рябков, который не имел возможности получить высшее образование в молодости, в 52 года становится самым старшим студентом Русской высшей школы общественных наук в Париже.

Русская высшая школа была, без преувеличения, уникальным учебным заведением. После убийства в 1881 году Александра II царское правительство стало «закручивать гайки» везде, а особенно в университетах, которые всегда были рассадниками вольнодумства. В результате не только многие талантливые молодые люди не имели возможности получить образование в России, но и многие талантливые и даже гениальные профессора были уволены за неблагонадежность. Именно эти люди (а в их числе – руководитель русского масонства социолог Максим Ковалевский, будущий лауреат Нобелевской премии биолог Илья Мечников, поэт Константин Бальмонт) преподавали в парижской высшей школе. А среди соучеников Рябкова были Лев Троцкий, Анатолий Луначарский.

Впрочем, ни Луначарский, ни Мечников в дальнейшей судьбе Рябкова роли не сыграли. Другое дело – профессор этнографии Федор Вовк. По рекомендации Вов­ка в 1904 году Рябков поехал во Львов – на Украинские научные курсы, которые организовал профессор Львовского университета Михаил Грушевский. Заместителем руководителя курсов был Иван Франко. После окончания курсов Федор Вовк, Иван Франко и Павел Рябков отправились в этнографическую экспедицию по Бойковщине – довольно большому региону Карпат, в котором проживали «бойки».

Для Рябкова результатом этой экспедиции стало страстное увлечение украинской историей и этнографией. Вернувшись в Елисаветград, он посвятил себя изучению местных обычаев, украинского чумацтва – исчезнувшего к тому времени явления, центром которого, по мнению Рябкова, был именно Елисаветград. Здесь, в Елисаветградском уезде, Рябков скупал, описывал и фотографировал народные ковры, иконы, предметы казацкого быта и отправлял Вовку в Петербургский этнографический институт. Собранная им коллекция до сих пор является основой экспозиции «Украинцы конца XIX века» в Российском этнографическом музее. Одной из совершенно уникальных находок Рябкова был настоящий чумацкий воз, а также предметы скифской и киммерийской культур.

Петербургская академия наук выделяла на это Рябкову огромные на то время средства – 2000-2500 рублей в год. Как городской землемер (а Рябков вернулся на эту должность) он зарабатывал за год вдвое меньше. Но Павел Захарович вкладывал в это и немало собственных средств, точнее, средств «дорогой супруги» – договаривался с помещиками, на землях которых находились курганы, и т. п. Больше всего Рябкова расстраивали тогдашние «черные археологи» – крестьяне, которые ночью, при свете ламп, разрывали курганы, а потом продавали свои находки за бесценок. В письмах Вовку он жаловался, что купцы часто еще и обманывают крестьян, скупая у них бесценные раритеты. «Скифская золотая чаша, которая сошла за медь, была продана еврейскому купцу за 50 копеек!»  - возмущался он.

Не менее болезненно Рябков воспринимал уничтожение памятников казачества и немало критиковал в связи с этим своего коллегу Дмитрия Яворницкого: «На могиле Сирка в день моего посещения свиньи рылись у подножия надгробного памятника. (…) На мой вопрос последовал ответ, что о покупке части её усадьбы в с. Капуловке, где погребен Сирко, она ничего не знает. Зато здесь заведена Эварницким книга для записи имён посетителей, заполненная дорогими словами и пожеланиями. Могила Сирка до сих пор не обнесена хотя бы простым палисадником. А вещи, находимые на местах двух сичей, золотые, или серебряные, или представляющие какую-либо археологическую ценность, попадают в руки скупщиков, наезжающих специально из Одессы». Рябков покупал все – чтобы сохранить.

Те предметы, которые по какой-то причине не интересовали этнографический институт или были куплены за его собственные средства, Рябков передавал в музей при реальном училище, основанный Владимиром Ястребовым.

Елисаветград Рябкова

Мы привыкли воспринимать начало ХХ столетия как «золотой век» Елисаветграда. По улицам ходят трамваи, в городе есть водопровод, строится канализация, работает электростанция, есть несколько театров и кинотеатров. На улицах Елисаветграда строят дома гениальные архитекторы Яков Паученко и Александр Лишневский. К нам приезжают с выставками передвижники, с литературными вечерами выдающиеся поэты Серебряного века, с концертами – гениальные музыканты. Внешний облик степного города приводит в восторг всех приезжих.

А Рябков в 1912 году пишет в городскую управу: «Если города – это высеченные из камня формы городской культуры, памятники человеческой истории, то наш Елисаветград, построенный больше из дерева, глины и земли, может служить негативным показателем нашей культуры и человеческой цивилизации». Или: «Всем известно, что Ингул давно обратился в клоаку, куда валят все содержимое сорных ям, по берегам его красуются отхожие места, коровники, свинюшники, бани. Посмотрите, куда спускают свои воды и отбросы такие почтенные учреждения, как водочный завод Лайера, земледельческих орудий Эльворти? Вы видели когда-нибудь лягушек в Ингуле в пределах города? А рыбу? И неудивительно! Никакое живое существо там не может выжить и часу. А между тем в этой воде купаются люди, моют белье, берут воду для мытья полов, посуды».

Рябков писал о том, что единственная надежда на то, что город регулярно сгорает при пожарах. Только очередное стихийное бедствие, по мнению землемера, могло изменить город к лучшему. При этом самой большой проблемой Елисаветграда Рябков считал незаконные постройки на городской земле, особенно на берегах Ингула и в зонах, которые изначально предполагались для размещения садов и парков. Городской землемер требовал вынесения за черту города крупных заводов, которые загрязняют Ингул, создания новых парков, садов и особенно фонтанов, которые, по его мнению, были совершенно необходимы в пыльном и засушливом степном городе.

Тот самый план Рябкова, который мы все так любим, был только началом, заготовкой для генплана, который предложил землемер. В 1914 году он спланировал новые кварталы жилой застройки между крепостью и Горсадом, определил места расположения курганов и инициировал решение городской власти об их охране.

В 1917-м Рябков вошел в исполком рабочих и крестьянских депутатов, и, хотя он отвечал за связи между селом и городом, к нему прислушивались и в том, что касалось сохранения культурных ценностей. Жаль только, что Рябков был атеистом и ненавидел церковь, а то, может быть, смог бы сберечь гораздо больше…

Отец кировоградской культуры

Приехав в Елисаветград в 1890-м году, Рябков стал одним из активных участников Общества распространения грамотности и ремесел, которое когда-то организовал Николай Федоровский для того, чтобы оно содержало ремесленное училище. В очерке о деятельности этого общества, который потом написал Рябков, говорится о том, что после ухода Федоровского в 1878 году общество возглавил городской голова Александр Пашутин, которому чужды были расовые предрассудки. И в ремесленное училище, и в само общество иудеев начали принимать наравне с православными.

И это не только оживило деятельность почти уже мертвого общества, но и привело к значительному притоку средств. Рябков выступил с инициативой создать при обществе публичную библиотеку. Сейчас это может показаться мелочью, но тогда большинство детей рабочих и ремесленников оканчивали народные училища или еврейские хедеры – бесплатные начальные школы. Они умели читать и считать. Но на этом их образование заканчивалось. Не имея материальной возможности поступить в гимназию или среднее училище, они были практически лишены и любой возможности самообразования. Публичная бесплатная библиотека такую возможность давала.

И вот в 1898 году городская дума выделила место для строительства библиотеки – на углу Петровской и Ингульской (Шевченко и Декабристов). Книги из своих домашних библиотек выделили землемер Павел Рябков, врач Афанасий Михалевич и банковский служащий Александр Тарковский – люди сегодня (да и тогда тоже) хорошо известные. Но все трое недавно вернулись из ссылки и были не так уж богаты. Уже позже деньгами на закупку книг помог Пашутин.

Впрочем, это только одна из версий. В книге «Бібліотека – свідок та творець історії краю» описана другая – основателями библиотеки были Александр Пашутиин, Павел Рябков и земский гласный Павел Зеленый. А находилась она на втором этаже дома Бардаха на Дворцовой.

Библиотека была необычайно популярной. Только за первые 12 месяцев существования ее посетили около семи тысяч елисаветградцев (и это – при населении 61 тысяча). В первый год библиотека закупила около полутора тысяч книг (больше 500 названий). И приобретали не только учебники и классику (эти книги поступили из домашних библиотек), а современную литературу – Тургенева, Достоевского, Толстого, Марка Твена, Майна Рида. В принципе, наследником этой первой елисаветградской публичной библиотеки сегодня является библиотека Чижевского.

Когда Рябков вернулся из Парижа в 1904 году, библиотека уже вовсю работала и в его патронаже не нуждалась. Да и у него были другие интересы.

В 1916 году Рябков писал своему другу и учителю Вовку: «Теперь я службу бросил, жена умерла, попечительство сдал, и мне хочется кое-чем заняться, пока ещё есть силы. Мне хотелось бы повидаться с Вами и посоветоваться кое о чём. Жена моя все свои капиталы завещала Елисаветскому обществу грамотности на устройство народного университета и при нём музея по истории, археологии, этнографии и антропологии и оставила для этого ассигнование десять тыс. рублей в моё распоряжение. Желая теперь же приступить к этому, мне хотелось бы сделать это как можно лучше, а чтобы не наделать ошибок, я должен подготовиться надлежащим образом к этому делу». И позже: «У нас с музеем затруднения, вызванные войной. Получил 14 картин от Академии художеств, и есть и другие приобретения, есть даже шкафы, витрины, но развернуться негде, наше помещение занято для военных надобностей».

В 1917-1918 гг. у Рябкова возникли и личные затруднения, о которых он писал Федору Вовку: «Вероятно, и до Вас доходили слухи, что я примкнул к черносотенцам». И далее объяснял: его младший брат, учитель биологии Игнатий Захарович, незадолго до этого умерший в психиатрической лечебнице, действительно был черносотенцем, и весьма известным в Херсоне. «Его имя попало в газеты, - пишет Рябков. - А так как меня знают многие, а брата моего Игнатия никто, то всё, что писали о нём, взвалили на меня: это тот самый Рябков, который… и проч. Всё это так просто! Для настоящего времени это характерное явление: с лёгкой руки бросают в ближнего камень». И позже: «Уже тогда моего брата знали как психически нестабильного человека, а два года назад он был принудительно помещен в психиатрическую лечебницу, но…» Судя по почти паническим письмам Рябкова, дело было не в неприятных для него слухах, он ожидал серьезных неприятностей.

Но недоразумение разрешилось. В 1918 году музей при реальном училище был разграблен и уничтожен (там базировались части австрийской армии). Но комитет народного образования решил открыть новый музей – в помещении женской гимназии. Экспонатов, слава Богу, хватало – сюда сносили экспроприированное у «буржуев» добро: картины, иконы и т. п. Заведующим музеем назначили Рябкова. Этот музей просуществовал пару месяцев – при очередной смене власти хозяева экспонатов экспроприировали их назад.

Но, как только жизнь стала налаживаться, в городе опять открылись музеи, целых три – Дворец искусства, природный музей и историко-археологический. Последним заведовал Павел Рябков. В 1924 году два из них, которые находились под крышей реального училища, объединились в окружной исторический музей, которым, опять же, заведовал Рябков. Уже после его смерти в 1929 году окружной музей перебрался в бывший особняк Барского по ул. Ленина, 40, где находится и сегодня.

Павел Захарович Рябков умер в 1927 году в Зиновьевске, до конца своих дней он так и жил в доме на улице Вокзальной. Судя по всему (хотя утверждать не можем), детей у Рябковых не было. Могила елисаветградского землемера была уничтожена при застройке Петро-Павловского кладбища. Но Петр Рябков оставил нам план Елисаветграда имени себя, карты Елисаветградского и Александрийского уездов, библиотеку и музей. А еще, наверное, убежденность в том, что только регулярные пожары могут спасти этот город от незаконной и бесконтрольной застройки…