Наши на Борнео: «Нас просто джунгли разорвали»

Это история о людях, которые в 2019-м, как пятьсот лет назад, с ружьем и мачете пошли в джунгли, куда до них никто или почти никто из белых людей не ходил. Пошли, чтобы найти там «стерильное» племя, никогда не знавшее цивилизации, и принести ему христианство.

Среди миссионеров было двое украинцев, в их числе Владимир Бочаров из Кропивницкого. То, с чем пришлось столкнуться на Калимантане, или Борнео, третьем по величине острове мира, по его словам, выходит за рамки рационального понимания.

– Мы говорим на нашем языке «джунгли», «дремучий лес», «девственный лес». Наш европейский цивилизованный ум, наш опыт подсказывают: это такой лес, он заросший, по нему трудно идти, там какие-то кабаны, волки… Но на языке даяков, индонезийском языке, тот лес называется «римба» (ударение на последний слог. – Авт.). Я смотрел перевод, объяснение этого слова – оно переводится не просто как «лес», а как живое, полумифическое какое-то существо. Я бывал в разных ситуациях, тяжелых обстоятельствах за 43 года. Но никогда не испытывал такой тяжести, таких трудностей, какие пережил там. Причем не только на уровне физическом. Наступает вечер, казалось бы, вокруг нет джунглей, мы возле речки, со мной ребята. Ну успокойся, иди, свари чай. Вов, плохо тебе – через десять дней ты будешь в цивилизации, через двадцать дней ты будешь дома с женой и ребенком… Но у меня такая печаль, такая тоска… Там есть реально какое-то действие, присутствие. Это их сакральное, духовное, бесовское место. Нас просто джунгли разорвали…

Путь

Чтобы понимать: этот человек о жизненных тяготах знает не понаслышке. И в одну из протестантских церквей, а затем и в миссионерство он сам когда-то пришел за спасением – во всех смыслах.

– Десять лет моей жизни – активное употребление наркотиков, преступный образ жизни, два раза сидел в тюрьме. Я неоднократно пытался освободиться от наркотиков, лежал на «2Б» (жаргонное название областного наркодиспансера. – Авт.), придумывал свои способы «спрыгивания». В Крым ездил… У Довженко кодировался, куча денег на это все ушла. На работу пытался устраиваться, семью пытался создать… Мне сказали, что есть центр где-то при церкви, где людям помогают. Если б мне сказали в тот момент: «Вова, ты хочешь перестать колоться? Прыгни два раза на одной ноге и три раза ударься головой о стенку», я бы просто своей головой развалил эту стенку до последнего кирпича. Потому что знал, что мне ничего не поможет – я все испробовал. Мне там сказали: «Давай встанем на колени и искренне помолимся». Мы встали, помолились, я остался у них. Шестого декабря будет 17 лет, как я в своих руках не держу ни сигарет, ни водки, ни наркотиков. И я самый счастливый человек на этой Земле. И это сделал только Господь, Иисус. Я это прочувствовал, пережил лично. Я остался в этом центре трудиться, потом начал по тюрьмам ходить, и до сих пор хожу по нашим – «шестерка»,
49-я… Начал в международные миссии ездить. У меня одна-единственная цель: нести людям Иисуса, чтобы они его узнавали и получали спасение. Это главная цель, ради чего я езжу, ради чего рискую – понимаю, на что иду. Главная цель всей моей жизни.

– Ты говоришь о рисках – были еще «стремные» истории?

– Страны, где я понимал, что нахожусь в зоне большого риска, – это Казахстан и Киргизия. В Казахстане протестантские церкви под запретом, очень немногие имеют право этим заниматься. Из Индии летел в Украину, у меня было 23 часа. Я связался с местными христианами нашего течения там, в Казахстане меня забрали, мы темной ночью ехали под столицей в какое-то село, чтобы попасть на собрание. И я понимал, что, если нас сейчас накроют власти, это, по-моему, полторы тысячи долларов штраф… Потом я был на Иссык-Куле, тоже посещал наших миссионеров – Киргизия, рядом горы, и очень радикальные есть мусульмане. Когда там строили молитвенный дом, приехали вместе с муллой, оцепили, говорят, убирайтесь. Сама милиция говорит: «Ребята, видите, у нас висят картинки людей, которые пропали. Хотите, чтобы вы здесь висели? Просто по-хорошему отсюда уходите». А уйти не можем – если взялся за плуг, нужно до конца тянуть…

– Что в Индии было, где еще пришлось побывать?

– В Индию был первый выезд, я нашел там детский дом, куда забирают детей из определенных каст. Кастовое общество, если девочка, например, родилась в семье проститутки, ее судьба – быть проституткой. И есть там христианский детский дом, куда таких деток стараются забирать, сирот, полусирот, и воспитывать их в христианском русле, водят в школу… Так в первый раз в 2013 году попал в миссию в другой стране. После этого в Африке побывал, в Мозамбике. Два месяца ездил, трудился в деревнях, в удаленном ареале. Там военные действия в стране, большая преступность. Они нас только видят, белых, ты для них в любом случае – кошелек с деньгами, чтобы ты ни рассказывал. Там трудно в этих вопросах, это риск. Уже в прошлом году попал в Индонезию. Мы были в центре острова Калимантан, там уже девять лет живет миссионер вместе со своей семьей, там его детки, жена. Он из России, продал свой дом, посвятил себя служению этим людям. Мы с ним ездили по близлежащим деревням, насколько могли добраться, там получили информацию от одного человека и поняли, что на Калимантане есть намного интереснее место…

«Римба»

Необходимое отступление. Мы в «УЦ» не пропагандируем никакие религиозные течения. Но уважаем взгляды и убеждения каждого, пока они не противоречат закону и принципам человечности. Поэтому здесь и дальше – только прямая речь респондента, без оценочных суждений. Только одно от автора этих строк, давно знакомого со своим собеседником: это светлый человек. И отличный рассказчик.

– Мы получили информацию о том, что в 1914 году, когда Калимантан был еще под Голландией, группа ученых решила пойти в глубь острова, чтобы описать природу, людей, которые живут… Они добрались до крайней деревни Тороное. В это время из джунглей вышла большая семья, род. Эти ученые их описали, зарисовали – какие у них наколки, в чем они одеты, как себя ведут. Запечатлели это племя, пеньявонг. Эти, что вышли, рассказали, что большая часть племени осталась жить в джунглях. После один из охотников деревни Тороное рассказал, что забрел далеко в джунгли и действительно увидел этих пунанов (название этнической группы, к которой относится племя. – Авт.). Мы подумали, почему бы не сделать экспедицию туда, в глубь этих джунглей. Целый год собирались, молились, готовили команду. В этом году, в июле, поехали туда.

– Мы – это кто?

– Из Украины два человека – я и пастырь киевской церкви, руководитель библейского института, человек уже в возрасте, 52 года, тоже отдал свою жизнь миссионерству. Третий человек из Польши, остальные – те, кто живет в Индонезии, один вот этот белый миссионер, два местных христианина. И двух проводников мы нашли, которые ходят по этим джунглям, промышляют там, добывают все, что можно. Туда пошли серьезные люди, духовно сильные, опытные, физически подготовленные. Но джунгли – это просто какой-то ужас. Я ходил в Крыму, я знаю горы, занимался туризмом. Но то, что увидел там… Представь, группа без груза, просто каша с собой, спальный мешок, паранг (местный мачете, чтобы прорубать путь через подлесок. – Авт.). Три километра – семь часов. И ты просто «труп». Такой лес. Я не знаю, как передать – он непроходимый. Коряги, листья, камни, разливы воды какой-то. Это не для человека место, ни физически, ни духовно. Там очень трудно.

– Давай по порядку, вот, день первый, например, что было?

– День первый – это драйв, фотки, мы попадаем в настоящие джунгли, мы психи, у нас рюкзаки 20-килограммовые. Взяли 35 килограммов риса, около 10 кг рыбы, мяса, ружье взяли, думали там охотиться, кабана подстрелить. Из-за эмоций, этого всего «вау, оно настоящее!», мы не чувствовали усталости. Поэтому первые сутки не считаются.

– Что впереди, сколько вам нужно было пройти?

– Мы должны были километров на 15 углубиться в джунгли. Это «пыль», так кажется. На второй день у нас случился какой-то кризис с одним участником – что-то схватило, рука отказывает, идти не может. Мы в шоке, что с ним делать. Говорю, как есть: помолились за него, нам уже ни туда, ни назад. Ему стало легче, пошли дальше. Потом несколько человек заболели – просто нет сил идти.

– Чем заболели, какая-то инфекция?

– Рассказываю о себе. Мы переходим через речку, и цепью идем, прочесываем лес… Я спортом занимался, боксом, ходил в походы. Когда кололся, тоже много «наматывал» километров. Но я в жизни такого не переживал, у меня началась такая паника, не то что плохо, просто чувствую: у меня нет сил. Стало страшно от того, что я себя почувствовал, как машина, – сейчас просто мотор выключится, и ты с ней ничего не сделаешь. Взял паранг, рубить, а силы нет. Паранг слетает с деревца, по ноге себе бахнул. И понял, что я просто в страшном состоянии. А мне еще назад надо пройти по этому берегу, встретиться с группой, потом переправиться через речку и опять по джунглям идти в лагерь, где все. Я в жизни, наверное, такого страха не испытывал за себя – понимаю, что не могу идти. Из меня вроде «выдули» все. Страшно, что сейчас просто упаду. Я же здравомыслящий человек, я не сошел с ума, оцениваю себя, силы, происходящее. Но тут я просто выдохся и физически, и психологически, как сдувшийся шарик. А там, особенно тот берег, где мы пришли, просто ужас, какие там змеи, скорпионы – просто идти нельзя. Бревно на меня упало – оно вроде толстое, впереди меня человек за это бревно хватается, а оно уже прогнило. Там все гниет, очень влажно…

– Ты, кстати, себя парангом по ноге рубанул, нормально зажило?

– Нормально – я ждал (проблем с заживлением, сепсиса. – Авт.), тоже наслушался… Мы же и к Комарову (Дмитрию, автору передачи о путешествиях «Мир наизнанку» на «1+1». – Авт.) ездили. Я начал в Украине искать людей, которые мне расскажут, никого не нашел. В городе никого нет. Потом мы вышли на этого Комарова, он был там, в Индонезии. Прорвались к нему на индивидуальные встречи, заплатили кучу денег. Но я посмотрел, послушал и понял – он просто не выживальщик. Он ездит, за ним тянут… Пришел, отснял. И мы поняли, что нам никто не подскажет. У меня была ран куча, и ничего не загнило.

– Кто-то еще из группы испытывал подобное?

– Два человека заболели, я тоже под вопросом. Один ел антибиотики, второй – у которого приступ был непонятного происхождения. Мы просидели там дня два и перешли на следующую стоянку. Где-то километра два-три в глубь леса. У нас начались трудности, небольшие конфликты между нами, белыми, и местными. В одно утро вот этот Юнус, местный, у которого был приступ, вскакивает и такой: «Аааааааа!», орет и убегает в джунгли. Босиком. Один из проводников и тот, что живет там, русский, бегут за Юнусом в джунгли. Они за ним, он от них. Проводник останавливается, говорит, не надо за ним бежать, он нас в джунгли уводит. Они возвращаются. Местные нам: что с ним? А мы им: что с ним? Никто не может понять, что произошло. Мы пошли, сняли сетки с рыбой, думаем, может, вернется. Пере­психует. Проходит часов пять, он не возвращается. Один из проводников нам объясняет: по юнусовому ходу ближайший человек – суток четверо. Вокруг нас дикие джунгли, ничего нет…

– А у Юнуса какая функция была в походе?

– Юнусу 60 лет. Помнишь, я тебе рассказал, что вышла семья в 1914 году? Вот в этой семье вышел пра-пра-прадед какой-то Юнуса. Для него это, как пойти, своих найти. Нам один из проводников объясняет: ребята, Юнус убежал, он погибнет. Он побежал с парангом, первое, что он выбросит, – паранг. Когда человек идет по джунглям, он устает. Начинается такое состояние, неадекватное, он сбрасывает все, что мешает идти. Паранг, потом одежда, потом он просто обессилевший падает, и его пиявки или кто там, съедают. Поэтому надо идти Юнуса искать, он здесь погибнет, и у нас будут большие проблемы. Начинаем собираться, поляк говорит: подождите, я пойду, помолюсь – может, Бог положит мысль какую-то. Он спускается от лагеря к речке, заходит за поворот, слышим – орет кто-то. Смотрим – Юнуса ведет. Подожди, Юнус, ты спрятался там, в корнях каких-то сидел… Он заходит в лагерь, как ни в чем не бывало. Говорит Валентину, он по-индонезийски понимает: пошли, я нашел много еды, много риса. Три часа ходьбы от нас. Хочешь? Пошли. И мы поняли, что Юнуса больше нет. Копье намотал, без света спать не ложится, включает фонарик, боится леопардов, медведей… Его одного оставлять нельзя, дальше с ним тоже идти опасно.

– Что с ним случилось, какое-то эмоциональное, психическое расстройство?

– Я просто рассказываю, я не делаю выводы. Мы понимаем, что за этим человеком надо следить. Это невозможно объяснить трезвым рассудком, что это было. Трое суток с больным Юнусом. И у нас начала заканчиваться еда. Славик начал жарить муравьев, там муравьи вот такие (показывает пальцами. – Авт.). Началось такое, как бы предголодное состояние. Местные не могут есть нашу еду. Ружье есть, но кого-то подстрелить – это надо отдельный день. Это не так легко, хотя кабанов много, следы есть. Мы рыбу ели, пальму резали, ели. И мы поняли, да, там были примитивные люди, реально. Они заходят иногда на эту территорию, но, скорее всего, были вытеснены и ушли еще на десять километров дальше. Там ареал, окруженный горами, туда вообще никто не ходит, это очень далеко… Мы нашли следы этих людей, то, что они строили. Мы теперь точно знаем, где эти люди есть. С ними был контакт.

Контакт

Следов жителей леса, по словам Владимира, удалось найти немало, и практически сразу. Пещеру, где те жили, элементы посуды. Кусок юбки из коры местного дерева, похожей на ворсистую ткань. Обработанные бревна у реки.

– Или они плот делали, или какую-то конструкцию, но понятно, что это могли делать только представители вот этих племен. Потому что те охотники, которые забредают, им это не надо – они пришли, убили, ушли. Нам объяснили: мы должны дойти до речки, перейти ее, объяснили, как искать этих людей. Где, к примеру, вода текла, или песок, ищите такие-то следы – они не наступают на пятку, на носочках ходят. Там все поросло подлеском. Мы идем как, на каком уровне рубишь себе дорогу? Если нужно ветку отломать, ты ее взял и отломал. А эти люди так не ходят. Они, когда идут, берут это деревце, нагибают, ломают самый вершок и потом отпускают. И вот только мы отходим, находим такое сломленное деревце, вижу: тут листья зеленые, верхушка сломлена, и уже чуть-чуть они вянут. То есть сравнительно недавно кто-то это сломал. Птица такого не сделает, обезьяны сюда не спускаются, да и зачем ей именно так, просто сломать, не съесть эти листья… Еще слышали крик в лесу – по звуку что-то похожее, как «кавказец» (кавказская овчарка. – Авт.), но только, как кот. Такой страшный… Даяк объясняет: якобы эти местные примитивы приручают ягуаров и пускают на охоту. У них к ягуарам особое отношение, это «духи леса». Поэтому надо осторожно.

– Что вам вообще об этих людях было известно?

– Первая версия – что племя пеньявонг – это даяки, которые относятся к пунанам. Они там, скорее всего, живут испокон веков. Они не хотят выходить в цивилизацию. Я не знаю, как там люди могут жить. Люди так не должны жить. Это пытки. Там ужасно. Мне говорят: у них старых людей нет, из десяти детей, по-моему, двое выживают. Другое предположение – что, когда лет двести назад голландцы начали ужесточать свое владычество, якобы некоторые племена спрятались от белых, убежали туда… (кроме пунанов. – Авт.) там есть еще бусаны. Пунаны повыше, бусаны – вообще маленькие-маленькие. И пунаны бусанов выгнали с берега реки. Мы заинтересовались именно бусанами, потому что из пунанов уже есть люди, которые вышли из джунглей, есть кто-то из них, кто принял христианство. А из бусанов – еще никто и никогда не выходил. Это те, которые прячутся. Мы хотели найти именно «стерильное» племя.

– Вы как-то готовились конкретно к поиску? Это же не по грибы сходить…

– Нас предупредили – есть два пути зайти в эти джунгли. Один из деревни Джоджан, другой – из деревни Тороное, где вышло вот это племя в 1914 году. И мы пошли со стороны деревни Джоджан, потому что с этой стороны – территория бусанов. Эти люди получают информацию через запах. У пунанов – один запах, у бусанов – другой. Если бы мы пошли со стороны деревни Тороное, мы бы пришли к бусанам с запахом пунанов, и они бы воспринимали нас, как врагов. Мы пошли по их территории, чтобы они чувствовали свой запах. Разговоры только шепотом, забыть вот эти наши «а, братан, доброе утро, я индейца видел!». В джунглях идем, проводники нам инструкции дают жестами.

– Чтобы не обнаруживать себя?

– Не то чтобы не обнаруживать. Эти люди (из диких племен. – Авт.) – они за нами наблюдают, сопровождают. Ни резких движений, ни криков.

– Чтобы они вас не восприняли как опасность?

– Да-да-да. Они сами себя, как я понял, так ведут. Эти бусаны – они приходят ночью, что-то забирают. Соль, еду какую-то могут забрать. У вот этого поляка, Славика, полотенце пропало ночью, он, говорит, промок, крайним сушилось полотенце, оно не могло упасть, ничего не упало. У него пропали полотенце и даут – это такой маленький нож специальный, вставляется в паранг. Говорит, на одной стоянке, они ходили ночью, то ли запугивали его – даже вроде как плюнули ему в шею (дротиком. – Авт.), но не отравленным… Мы же были для них как приманка. В тот лес белые не ходили.

– Им просто было интересно?

– Да, ну представь, какие-то орангутанги белые зашли… Мы и планировали, что мы сядем, и эти бусаны сами на нас выйдут. И есть такое предположение, что на Славика они все-таки вышли…

Инцидент

Здесь необходимо еще одно отступление: вышли на Володиного польского товарища, скорее всего, потому, что к тому моменту он уже был один, и таинственные бусаны (или все-таки пунаны) чувствовали себя увереннее. Как он оказался в джунглях один – отдельная история.

– Это место, где другая жизнь, другое действие каких-то духовных сил, понимай, как хочешь. Нас в один день легло спать семь человек, а буквально к обеду осталось трое. Местные нас оставили, ушли. А Славик, когда потерялся, нам рассказывал: мне «закрыто» было. Нам потом начальник, по-моему, службы спасателей в Паланкарая говорил, в джунглях возможны такие моменты, когда человеку просто «закрыто». И Славик говорит теми же словами. Ну вот ты здравый человек, ты в страшных джунглях, где ты просто умрешь. Тут три человека, а ты один – ты будешь от них отрываться? Да никогда в жизни! Мы пошли обходить дерево – полезли под него, а поляк пошел его обходить и чуть отдалился. Мы звали, звали, в какой-то момент он оторвался. И куда пошел? Мы же тут, орем ему… Его «укрывает», он разворачивается, пошел своей дорогой. Взял компас, начал что-то по компасу выдумывать, десять градусов сюда, потом десять сюда, бахнул вот такой круг, вернулся, ничего не узнал… Разрубил себе ногу.

– Что вы делали, когда потеряли члена команды?

– Из деревни Джоджан нас привезли на лодке, высадили, оттуда мы пошли петлять по джунглям. Местные, когда уходили, сказали, что придут в деревню и вызовут нам лодку, но мы должны на третий день быть на этом месте. Договорились, что пойдем по старой дороге, на этой стоянке ночуем, спускаемся сюда, на другой стоянке ночуем, где устье рек, и потом вдоль речки Бусан приходим туда, где нас подберет лодка. Когда Славик потерялся, мы особо не переживали, думали, что он придет на стоянку, найдет нас. Вечером приходим – Славика нет. Наутро его нет. Один день, второй день – мы спускаемся, третий день – мы подумали, что он как-то по компасу пошел на Джоджан. На третий день за нами приплывает лодка, мы втроем на радостях, думаем, что Славик нас уже ждет в Джоджане, варит рис, скучает. И мы ж к этим местным, что приплыли на лодке: что там Славик? Они: какой Славик? Его нет, он не пришел. И мы понимаем, что он третьи сутки бродит по джунглям. Мы возвращаемся в село, об этой ситуации узнают, начинается скандал. «Прикуп» валят, я так понял, на нас, белых. Мы говорим: ребята, вы нас повели, давайте что-то делать. С нас просто начинают рвать деньги… 12 часов четвертого дня, еще никто никого не пошел искать. И мы понимаем, что эти люди нас дурят. Мы им будем платить пусть 500 тысяч (индонезийских рупий, около 35 долларов США. – Авт.) в день за поиски, а где гарантия, что он пошел искать? Он спрятался в джунглях за 200 метров от реки, построил себе укрытие, разжег костер и сидит там ждет… Гарантий нет. Мы понимаем, что нужно сдаваться полиции, рассказывать, что пропал иностранный гражданин. Я с консульствами связался – с польским, украинским. Закрутилось такое – военные, служба госбезопасности Индонезии, «миграционка»… Мы решили пойти к губернатору округа, или мэром его называют. Такой пафос – замок, обезьянка у него живет, птички. Нас встречают какие-то мужики представительные. Он выходит, ему тапочки поставили, он стоит, руку протянул – ему в руку положили расческу… Мы ему рассказали о поляке. Он: сюда мне начальника департамента спасателей. Меня с Валентином назначают начальниками команды – что вам надо? Мы: дрон надо, еда, машина. Нам джип дали, мы с группой спасателей, с дроном, со всякими петардами, отправляемся искать. Это уже, наверное, пятые сутки как он пропал. На шестые сутки мы приехали, уже собрались выходить в лес, и на вечер Славик вышел из джунглей.

– Сам нашел дорогу?

– Он запутался, этот компас нужно было забрать у него в самом начале похода, даже в руки не давать. Получается какая ерунда (показывает на расшивке плиток тротуара, как на карте. – Авт.): вот река Нубум, вот река Бусан, вот тут нас высадили лодки. Мы поднялись, примерно здесь были. Славик потерялся и вот так по компасу пошел (описывает круг в секторе «джунглей», максимально удаленном от точки сбора. – Авт.). Он не узнал, что это река Нубум. Вдоль этой речки спускается, выходит к речке Бусан, смотрит, она течет сюда. И подумал, что вышел здесь (на километры выше по течению, чем на самом деле. – Авт.). Он думает, что надо сделать плот, и он его принесет к Джоджану (на самом деле – от него. – Авт.). Делает плот, он спортсмен, триатлоны там… Попал на пороги, рюкзак улетел, его перевернуло. Говорит: я знаю воду, я пловец, но это – тебя нет, если ты попал в поток. И компас, он такой тяжелый под водой. Три раза тонул, прощался с жизнью, как-то чудом его вытолкнуло. Вот здесь он вынырнул, там была семья из Парахау, какого-то села уже в другой части, они там моют золото. И вот представь, к этим мойщикам золота белый выплывает. Они потом пешком пришли…

– Какая вообще площадь участка леса, где вы ходили?

– Я думаю, где-то пятьдесят на пятьдесят километров. Калимантан, там джунглей уже нет. Я его проехал от Паланкарая, вот так вот (делает широкое движение рукой. – Авт.). Там уже все вырублено, диких мест практически не осталось. Люди, промышленность, просто уничтожают. Есть только одно место в центральном Калимантане, где горы, и вот эта «римба». Единственное место, где остались реальные, непроходимые джунгли. Да, есть заказники, заповедники, но там уже бусанов диких нет.

Исход

На выходе поляка Славика из джунглей трудности группы не закончились. Точнее, начались проблемы другого рода.

– Забрали у нас паспорта, сказали приехать в Паланкарая. Приехали, закончилось тем, что нас посадили в тюрягу. Ничего не предъявляли, все было нормально – мы с вас возьмем показания, вы все расскажете. Якобы у нас на один день просрочена виза. Но в Индонезии это просто штраф 70 долларов, и все. Продержали целый день в участке… Но зато все красиво, по-азиатски: просто вы придете, покушаете, попьете кофе, чай, сейчас, мы допишем, сейчас, мы ждем, из Джакарты должен прийти ответ… Так целый день. Потом: ну вы понимаете, уже десять вечера, а через два часа, получается, вы тут не можете быть уже, мы вас сейчас в комнату проводим, завтра в аэропорт проводим. Заходим в комнату – решетки, закрывают на замок… Нас садят в тюрягу, говорят: мы вам паспорта отдадим в Джакарте. Четыре конвойных нас сопровождают. Прилетели в Джакарту, нас передают другой авиакомпании, паспорта не отдают. Садят на отдельные места. Приезжаем в Доху, нам опять паспорта не отдают. Садимся на Доха-Киев, нам паспорта не отдают, нас заводят по зеленой, с бизнес-классом, под сопровождением. Уже в Киеве отдали пограничнику, пограничник нам. Мы говорим, подождите, скажите, хоть что там, за что, какой-то протокол был сопроводительный. Она посмотрела: ничего толком не написано.

– Просто хотели от вас избавиться?

– Так за что? Мы ничего не нарушили. У нас туристическая виза, с ней мы можем посещать любое место в Индонезии, беспрепятственно. В чем причина – я сам до конца не знаю. Самое страшное, сейчас там что-то с этим миссионером – человек девять лет прожил, второй ребенок уже там у него родился, у него вопрос шел уже к получению гражданства. Они прилетели всей семьей, продали дом, ничего нет у него – посвятили себя служению, церковь там образовалась у него рядом в селе. Сейчас у него какие-то проблемы, решается вопрос, останется он там или нет.

И последнее отступление: хотя сам Владимир выводов и обобщений не делает, кое-что из сказанного им в ходе интервью, по мнению его автора, позволяет догадываться о причинах повышенного внимания к миссионерам после соприкосновения с местными властями.

– Индонезия – страна, в которой 240 миллионов населения. Больше 80% – мусульмане. И еще есть немного людей, которые выходят из джунглей, идут в цивилизацию. Он попадает в село, поселок. И чтобы получить паспорт, он должен выбрать какую-то религию – там есть такая графа. Какую он выберет, если вокруг 80% – мусульмане? Поэтому одна из наших целей, почему мы поперлись туда, в джунгли – быть впереди ислама, первыми прийти, вот этим даякам диким рассказать о Христе, чтобы они его выбрали.

– А свои культы у этих диких даяков есть?

– Они чистые анимисты. Силы природы, духи… Если ты «нормальный пацан», ты должен спасти своих родителей. Вот, к примеру, батя, мамка твои умерли, ты их хоронишь и собираешь деньги. Насобирал, покупаешь громадного буйвола, вола. Тебе шаман или кто там, вырезает специальный тотем, идола. Потом ты идешь, выкапываешь кости твоих родных. Быка привязывают к тотему, его окружают мужики с маленькими такими ножичками, и этого быка колют, колют, колют, пока он не умрет. Когда бык умирает, ты берешь кровь, выливаешь на кости твоих родителей и где-то несешь в джунгли, на каком-то мавзолее ставишь. Это так ты спас своих родителей, один из ритуалов… Когда потерялся уже этот наш поляк, приехал какой-то чиновник из армии, говорит: вы пошли в место, которое у нас считается священным, это земля предков, вы должны были провести обряд, принести жертвы духам…

– В джунгли больше – ни ногой?

– Лично мое мнение: это дело надо доделать. Этот поход был не зря. Мы уверены, что там есть люди. И мы точно знаем, где они сейчас. В следующий раз не будем распыляться. Берем с собой человека три-четыре этих «рикш», которые несут рис. На одной стоянке закопали пять килограммов, дошли дальше – там закопали. Потом дошли до этого ареала, делаем там большой лагерь и идем прочесывать все везде. И мы по-любому выйдем на место, где живут либо бусаны, либо пунаны…

– То есть, несмотря ни на что, ты хочешь вернуться?

– Я не говорю «нет». Если Бог устроит туда поездку, я двумя руками…

– Это ведь все очень недешево – за какие?

– Я не могу такого заработать, одолжить. Но на это дело Бог дает деньги. Конечно, через людей. Просто люди, которые жертвуют на это дело, которые также ревнуют о том, чтобы проповедовалось Евангелие. К примеру, его жена не отпустила, он: Вова, я тебе помогу. Или человек, с которым я был в Африке, – он сейчас женился, живет в Америке, но меня помнит: Вова, я тебе на билет найду. Люди готовы вкладывать в дело евангелизации, дело проповеди…

Записал Андрей Трубачев, «УЦ».