Шестая квартира Достоевского

«По обе стороны переулка шел плетень, за которым тянулись огороды прилежащих домов; переулок же выходил на мостки через нашу вонючую и длинную лужу, которую у нас принято называть иногда речкой».

Ф.М. Достоевский, «Братья Карамазовы».

В местных СМИ не раз приходилось читать, что город Скотопригоньевск, в котором происходят события «Братьев Карамазовых», писан Федором Достоевским с Елисаветграда, где его младший брат Андрей служил городским архитектором в 1849-1858 годах. И если читать роман, опираясь на эту гипотезу, то в нем действительно можно найти немало елисаветградских примет: и улица Михайловская, параллельная Большой, и канавки, которыми пронизан город, и речка, летом превращающаяся в длинную лужу. И главное – общее впечатление от Скотопригоньевска, которое так созвучно с общим впечатлением молодого архитектора Андрея Достоевского от Елисаветграда 1849 года: «Город Елисаветград 46 лет тому назад, т. е. во время моего туда водворения, был очень неважный городок с 15 тысячами жителей, и то сомнительных. Самый внешний вид города был далеко неказист! На так называемой Большой улице, идущей по направлению большой дороги из Кременчуга до моста на реке Ингуле, самой лучшей тогда улице, встречалось несколько деревянных строений, крытых соломой».

На самом деле это не так. Исследователи творчества Достоевского, жена писателя и его дочь были абсолютно уверены, что Скотопригоньевск – это город Старая Русса в Новгородской области, в котором Федор Достоевский жил во время написания «Братьев Карамазовых». Просто в XIX веке, как и сегодня, названия улиц в разных городах были писаны под копирку. Да и речка-лужа – не такая уж большая редкость.

Андрей Достоевский не писал брату о Елисаветграде. Никогда. Просто потому, что в 1849 году Федор Достоевский был арестован по делу революционного кружка петрашевцев, осужден на четыре года каторжных работ с последующей ссылкой без права переписки. К тому же братья и до этого не были особенно близки. Известно всего семнадцать писем Федора Достоевского к Андрею (и это за 50 лет!), речь во всех идет о других родственниках: сестрах и братьях, тетушках и дядюшках, племянниках и племянницах – кто-то женился, кто-то заболел, кто-то написал завещание… И все, никаких пространных описаний и обмена впечатлениями.

Хорошо это или плохо, но Скотопригоньевск Федора Достоевского не имеет отношения к Елисаветграду Андрея Достоевского. Хотя чем-то они, конечно, похожи. Архитектор Андрей Достоевский тоже был не чужд литературы. Правда, написал за всю жизнь только одну книгу – «Воспоминания». Его «Воспоминания» делятся не на главы, а на «квартиры» – начиная от квартиры при Мариинской больнице для бедных в Москве, где он родился, и заканчивая квартирой в Ярославле, где Андрей Достоевский служил губернским архитектором с 1865-го до 1890 года.

Весь мир интересуют прежде всего первые «квартиры», ведь из них мы узнаем, как прошло детство не только Андрея, но и Федора Достоевского. Но нам с вами интереснее «шестая квартира» – елисаветградская.

У нас Андрея Достоевского цитировать не любят, больше Троцкого: «Ни одна из столиц мира – ни Париж, ни Нью-Йорк – не произвели на меня впоследствии такого впечатления, как Елисаветград, с его тротуарами, зелеными крышами, балконами, магазинами, городовыми и красными воздушными шарами на нитках». На молодого петербуржца Достоевского Елисаветград произвел совсем другое впечатление! Туповатые местные помещики и наглые военные, которыми населен город, начальство, перманентно находящееся в отпусках, глупейшие циркуляры, смешные провинциальные интриги и сам город – плохонький и неказистый… Впрочем, архитектору не нравился ни один город, в котором ему довелось работать. Симферополь показался ему чистеньким и без военных, которые так надоели в Елисаветграде, но очень уж провинциальным. Екатеринослав – грязным и худо обустроенным. В Ярославле его смутило отсутствие главной улицы и т.п.

Детство-отрочество-юность

Исследованию взаимоотношений в семье, где вырос Андрей Достоевский, посвящены диссертации. Даже Фрейд написал в свое время работу «Достоевский и отцеубийство» в попытке объяснить магию прозы Федора Достоевского эпилепсией, а эпилепсию – детскими психологическими травмами.

Не будем спорить с Фрейдом и рассуждать о том, мечтал ли Федор Достоевский убить отца. Андрей Достоевский пишет о том, что детство у него было совершенно нормальным: со строгим отцом, который, однако, считал телесные наказания совершенно неприемлемыми, любящей матерью и чудесной няней Аленой Фроловной.

Отец – Михаил Андреевич – дворянин, но человек небогатый, в 1812 году окончил Императорскую медико-хирургическую школу. Большую часть жизни проработал врачом в Мариинской больнице для неимущих. В 1831-м купил небольшое имение в Тульской губернии. В семье было семеро детей: Михаил (1820-1864), Фёдор (1821-1881), Варвара (1822-1893), Андрей (1825-1897), Вера (1829-1896), Николай (1831-1883) и Александра (1835-1889). Семья доктора занимала квартиру на нижнем этаже трехэтажного больничного флигеля. Кроме самих Достоевских, там жила Алена Фроловна, кормилица (в течение пятнадцати лет в семье постоянно были грудные дети), и семь человек прислуги – горничные, кучер, кухарка и прачка.

Свое детство Андрей Михайлович описывает почти идиллически. Папенька, который сам кормит детей завтраком, потому что маменька не может встать, после завтрака все отправляются в покои к маменьке, где им разрешают поцеловать нового маленького братика Николеньку. Домашние уроки, долгие семейные прогулки в выходные, лето в имении… Увы, идиллия скоро закончилась. В 1837 году Мария Федоровна Достоевская умерла от туберкулеза. Ей было 37 лет. Михаил Федорович остался вдовцом с семью детьми, старшему из которых, Михаилу, было семнадцать, а младшей, Сашеньке, не было и двух лет.

Андрей Достоевский пишет о том, что это внесло серьезные коррективы в жизнь семьи. Старшие братья-погодки Михаил и Федор мечтали стать писателями. Но после смерти Марии Федоровны отец решил, что сыновьям нужно как можно скорее встать на ноги – по его настоянию оба поступили в Главное инженерное училище, которое готовило военных инженеров.

После смерти жены доктор очень сдал, вынужден был оставить службу и переехать в имение (своего дома у Достоевских в Москве не было).

Михаил Андреевич погиб через два года. Андрей Достоевский пишет: «Пристрастие его к спиртным напиткам, видимо, увеличилось, и он почти постоянно бывал не в нормальном положении. Настала весна, мало обещавшая хорошего… Вот в это-то время в деревне Чермашне на полях под опушкою леса работала артель мужиков, в десяток или полтора десятка человек; дело, значит, было вдали от жилья. Выведенный из себя каким-то неуспешным действием крестьян, а может быть, только казавшимся ему таковым, отец вспылил и начал очень кричать на крестьян. Один из них, более дерзкий, ответил на этот крик сильною грубостью и вслед за тем, убоявшись этой грубости, крикнул: “Ребята, карачун ему!..” И с этим возгласом все крестьяне, в числе до 15 человек, кинулись на отца и в одно мгновенье, конечно, покончили с ним…»

Андрей Михайлович вслед за старшими братьями уехал в Петербург. 6 декабря 1842 года он стал студентом Строительного училища. А в 1848 году после окончания училища поступил на службу в Департамент проектов и смет Главного управления путей сообщения и публичных зданий.

Из Петербурга в Елисаветград

Старшие братья – Михаил и Федор – были увлечены политикой. Андрея она никогда особенно не интересовала. Однако арест петрашевцев в 1849 году сыграл большую роль и в его судьбе. В апреле 1849-го Андрея Достоевского арестовали – просто перепутали со старшим братом. Через 13 дней его отпустили.

Ф. М., который искал возможности сблизиться с младшим братом, позже писал ему: «Я помню, дорогой ты мой, помню, когда мы встретились с тобой (последний раз, кажется) в знаменитой Белой Зале. Тебе только одно слово стоило сказать кому следует, и ты немедленно был бы освобожден как взятый по ошибке вместо старшего брата. Но ты послушался моих представлений и просьб: ты великодушно вникнул, что брат в стесненных обстоятельствах; что жена его только что родила и не оправилась еще от болезни, – вникнул в это и остался в тюрьме, чтоб дать брату приготовить к тому жену и по возможности обеспечить ее на отсутствие, может быть, долгое: хоть он и знал тогда, что он прав и кончит тем, что его освободят, но когда и как обернется дело, он не мог предугадывать. А если так, если ты уж раз так поступил, так великодушно и честно, – стало быть, не мог и я забыть тебя и не вспомнить о тебе как о честном и добром человеке».

Впрочем, Андрей Михайлович в своих воспоминаниях это опровергает. Он, мол, совершенно не думал тогда о старшем брате и вообще не понимал, почему его арестовали, пока не увидел в коридоре Федора Михайловича.

Но тринадцать дней, проведенных в Петропавловской крепости, стали роковыми для молодого архитектора. Формально Достоевского ни в чем не обвинили, но начальство сочло его неблагонадежным. И, вернувшись на службу, Андрей Михайлович почти сразу же был назначен городским архитектором Елисаветграда …

«Я приехал в Елисаветград 21-го октября 1849 г., в пятницу вечером, т. е. почти уже в ночь. Ввалившись в неизвестный мне город и притом в местность, резко отличающуюся от той, где я родился и провел свое детство и юность, я невольно почувствовал себя, как в лесу.

Остановился я в лучшей тогда гостинице г. Елисаветграда, а именно на Большой улице, в гостинице Берингера или, по-уличному, просто у Симки, ибо такую кличку носил еврей, ее содержатель. Занял я в гостинице одну комнату, за которую с двумя самоварами платил по 50 копеек в сутки. Устроившись кое-как в гостинице, я на другой же день, примундирившись, сделал визит председателю городской думы. Он принял меня отменно-радушно и сообщил, что в настоящее время главного начальника, генерала Сакена, нет в городе, потому что он поехал в отпуск в Петербург, но все-таки советовал явиться к полковнику Громовскому, который исправлял должность начальника штаба. Начальник же штаба, генерал Ламберт, был, в свою очередь, тоже в отпуску, так что полковник Громовский являлся в это время главным лицом в городе. Конечно, я явился к полковнику Громовскому, а затем заявил о себе и в строительном комитете, который, собственно, был мифическим присутственным местом и числился при Елисаветградской городской думе».

В первый же день пребывания в нашем городе Андрей Михайлович познакомился со своим будущим тестем – секретарем городской думы Иваном Прокофьевичем Федорченко.

«Наконец я познакомился и с домом Ивана Прокофьевича, впоследствии моего тестя. Как теперь помню, 6 декабря, в праздник (Николин день), я часов в 12 утра приехал с первым к нему визитом. Его самого, к сожалению моему, не застал дома, а потому, передав свою визитную карточку, отправился домой. За это, как впоследствии узнал, был обозван барышнями тюфяком и провинциалом, потому что, по их мнению, не застав дома хозяина, я должен был отрекомендоваться молодым хозяйкам. А барышень в этом доме было три: Доминика Ивановна Федорченко, впоследствии моя дорогая и ныне уже умершая жена; во-вторых, Афанасия Ивановна Федорченко, впоследствии Шмакова и моя дорогая свояченица, и ныне здравствующая, и, наконец, в-третьих, Марья Осиповна Полуликова, троюродная сестра двух первых, постоянно почти гостившая у них… Я помню, что первое впечатление, произведенное на меня этими молодыми девицами, было вовсе не такое, чтобы я мог предположить, что в скором времени я буду женихом, а впоследствии и мужем одной из них. Все шло своим порядком, но я, мало привыкнув еще к новому своему положению, очень скучал в своем одиночестве.

К тому же участь брата, Федора Михайловича, была еще не решена, и я часто обращался к мысли, что будет, что с ним будет?! Наконец эта неизвестность кончилась для меня в начале Нового 1850 года. Помню, что, кажется, на другой день нового года, т. е. 2 января приехал ко мне утром Ив. Прокоф. Федорченко, чтобы отдать новогодний визит, и, между прочим, сообщил, что в газетах напечатан приговор наказаний обвиненным по делу Петрашевского и что в приговоре этом в числе обвиненных значится и некто Федор Достоевский, причем полюбопытствовал – однофамилец этот господин мне или родственник… Конечно, я сейчас же заявил, что это мой родной брат, и попросил у него сообщить мне эти газеты, что он и исполнил, вынув их из кармана. По отъезде Федорченко, я сейчас же накинулся на газеты. Это был номер “Северной Пчелы”. В газете был напечатан приговор, по которому: “Отставной инженер-поручик Федор Достоевский 27-ми лет, за участие в преступных замыслах, распространение одного частного письма, наполненного дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти, и за покушение к распространению, посредством домашней литографии, сочинений против правительства – по заключению генерал-аудиториата подвергался смертной казни расстрелянием. По высочайшей же конфирмации приговорен: “к лишению всех прав состояния, к ссылке в каторжную работу в крепостях на четыре года, и потом к определению рядовым””. И теперь, через 46 лет спустя после этого происшествия, несмотря на то, что брат Федор Михайлович после каторги был не только всепрощен, но и возвеличил имя свое, – я не мог написать этих строк без того, чтобы, как говорит жена, не подрал мороз по коже… (…)

Сведение о том, что я брат приговоренного к каторге, мгновенно разнеслось по городу, и, конечно, никто мне не задавал больше вопросов о существовании родства, но во взгляде всех я читал этот вопрос и притом во взглядах только меньшинства встречал сочувствие».

Провинциальные портреты

В предисловии к «Воспоминаниям» сын Андрея Михайловича, географ Андрей Достоевский, который готовил книгу к печати («Воспоминания» были впервые изданы в 1930-м году) пишет, что, по договору с издательством, елисаветградскую часть воспоминаний пришлось значительно сократить.

Очень жаль! Поскольку в «Шестой квартире» архитектор не только пишет о своей жизни в нашем городе, но и рисует несколько замечательных портретов современников. Заведующего военными поселениями Дмитрия Ерофеевича Остен-Сакена, предводителя уездного дворянства Кирилла Васильевича Соколова-Бородкина, инспектора резервной кавалерии графа Алексея Петровича Никитина он описывает без всякого пиетета, как живых людей со своими странностями, слабостями и даже глупостями.

Вот, например, о «добрейшем старике» Никитине: «Почти в каждый приезд в Елисаветград, утром, первый визит его был к торговкам на базар.

– Здравствуйте, матушка, – говорит, бывало, он, низко кланяясь и подходя к торговке зеленью.

– Здравствуйте, батюшка ваше сиятельство, все ли в добром здоровье? Давно вас не видали.

– А какие у вас знатные вещи, знатные растения!

Надо сказать, что день приезда графа всегда был известен недели за две, а потому на базаре, зная его слабость, приготовлялись и вывозились действительно редкие по времени года вещи, и ему объявлялись самые низкие за них цены.

– Что стоит десяток огурцов?

– 20 копеек, ваше сиятельство.

– По времени это очень дешево, очень дешево! Да ты не просишь ли с меня дешевле, чем стоит, не для чего… Ведь я богаче тебя!

– Помилуйте, ваше сиятельство, с кого же нам и взять, как не с вашего сиятельства, ведь мы целый год дожидаемся вашего приезда…

И вот старик доволен и удивляется дешевизне продуктов, а окружающие и рады, что граф на несколько времени будет в хорошем расположении духа».

Или об Остен-Сакене: «Сакен очень долго жил в Елисаветграде, и общество очень любило его. Это действительно был идеально честный господин, добрый и умный, хотя с некоторыми слабостями и недостатками. Но кто же их не имеет!(…)

Генерал Сакен очень любил или показывал, что любит, хозяйство и в особенности стремление к разведению лесов и посадке деревьев. Конечно, все подчиненные это знали и старались угодить ему в этом. Вот едет однажды Сакен по волостям. Приезжает в одну и видит, что на улице селения рассажены небольшие деревца тополей и укреплены треугольными подставочками, окрашенными зеленою краскою.

– Ах, Боже мой! Как это хорошо! Где волостной командир?..

– В поле, – отвечает ему первый попавшийся поселянин.

– Скажи, любезный, давно посажены эти деревца?

– Нет, недавно, только перед приездом вашего высокопревосходительства.

– И скажи, любезный, примутся они?..

– Примутся, ваше высокопревосходительство.

– Все примутся?..

– Все примутся!

– И скоро, думаете, примутся?

– Скоро… Вот как выедете из селений, то дня через два все и уберутся…

– Как уберутся?..

Пробует деревца, а они все при малейшем усилии вынимаются, как посаженные на несколько дней, без корней, только для показа, для обмана, ввиду ожидавшегося приезда генерала Сакена».

Или о местных помещиках: «Вот, например, приезжает один помещик Головин. После обычных рекомендаций он заявляет, что ему хочется выстроить дом, при этом вынимает записочку и по ней излагает, что дом должен быть длиною в столько-то аршин и шириною в столько-то, что в нем должны быть следующие комнаты: передняя, зала, гостиная, кабинет, диванная, столовая, буфет, две-три детских, биллиардная и т. п., причем было обозначено, сколько каждая комната должна была иметь в длину и ширину. Мне сразу показалось, что в задаче этой вместимое должно превышать вместилище. И вот, подсчитав на самом деле площади всех комнат и сложив их, я убедился, что общая площадь их более чем в полтора раза превышает площадь, предназначенную под дом. Когда я сообщил Головину, что задача эта неисполнима, то он очень серьезно отвечал: “Да какой же вы архитектор, когда и этого не можете сделать!” Наконец мне удалось убедить его и, уменьшив несколько размеры комнат и увеличив площадь под дом, мы пришли к взаимному соглашению. (…)

Третий очень богатый помещик (Бородкин) заказывает мне проект солидного каменного дома в деревне. Над проектом и сметою на эту постройку я проработал до 2 месяцев; неоднократно ездил к помещику и в городскую квартиру, и даже в усадьбу. И вот, наконец, изготовил проект на нескольких листах и подробную смету. Везу заказчику. Надо сказать, что я имел глупость не сговориться в цене, да и знакомые не советовали мне упоминать об этом, говоря, что это такой человек, что может и обидеться! Проект и смету заказчик получил, наговорил кучу комплиментов, всунул в руку запечатанный конверт и отправил меня на своих лошадях домой. Предчувствуя что-то недоброе, я, подъехав к дому, велел кучеру дожидаться. Войдя в квартиру, я сейчас же разорвал пакет, и в нем, о ужас! – десять рублевых кредиток! Тут, конечно, я более всего винил себя, что не сделал уговора… Но, несмотря на это, дело нельзя было оставить так… Обдумав, я сейчас же написал записку господину Бородкину, в которой, извиняясь в своей оплошности, заявлял, что я работал над его проектом и сметою 1,5 месяца и что я ценю труд этот минимум в сто рублей, а потому, возвращая ему врученные мне десять рублей, я покорнейше прошу или прислать мне сто рублей, или возвратить проект, который может составить несколько ценных листов в составляемом мною архитектурном альбоме… В ответ на это я на другой же день получил сто рублей с вежливым заявлением, что он, Бородкин, никак не предполагал таких трудов и что оценил его наравне с гравюрами, которых на десять рублей можно приобрести сколько угодно! Жалею очень, что записка эта утрачена мною. Она была бы теперь очень ценным документом глупости господ херсонских помещиков».

Елисаветград Достоевского

Судя по всему, речь идет об имении Соловьева-Бородкина в Красновершке (теперь Компанеевский район). Каменный дом, построенный Достоевским, стоит там и поныне – в нем находится школа.

Несмотря на недоразумение, архитектор и уездный предводитель дворянства нашли общий язык. Считается, что Достоевский построил для Соколова-Бородкина несколько особняков в Елисаветграде – здания, в которых сегодня находятся апелляционный суд, факультет искусств педуниверситета и дом напротив (ул. Дворцовая, 6), который тоже принадлежал предводителю дворянства. Известно, что Соколов-Бородкин заказывал архитектору и проект дома для родителей своей жены Серафимы, которые жили в Николаеве. Этот дом тоже сохранился.

Но на самом деле должность городского архитектора обязывала Достоевского не столько строить, сколько оценивать дома, подписывать проекты, выполнять циркуляры и встречать начальство. Однако Достоевский был счастлив.

Буквально через пару месяцев после знакомства он сделал предложение Доминике Ивановне Федорченко. «В июне месяце день свадьбы нашей был приблизительно определен, и я должен был озаботиться приготовить помещение, т. е. квартиру для семейной жизни. Наконец был окончательно и назначен день нашей свадьбы, а именно на воскресенье 16 июля, и я благополучно дожил до этого дня. Несмотря на существующий обычай, чтобы жених в день свадьбы не виделся с невестой до церкви, то есть до венца, я не исполнил этого предрассудка, просидел у невесты целое утро и был прогнан только тогда, когда нужно было одевать невесту к венцу. Брак был назначен в шесть часов вечера. (…)

Огромный собор, вмещавший в себя более 6 тысяч человек, был почти полон. Праздно глазеющая публика стояла и впереди, и сзади, и возле нас, так что трудно было протискаться. И вся эта масса народа устремила свои глаза в одну точку, то есть на нас… Я был очень взволнован, а окружающая меня масса народа представлялась мне какими-то блуждающими призраками, как будто бы во сне. Но вот наконец таинство брака окончилось, и мы поехали уже вместе, как муж и жена, к батюшке на вечер. (…)

Итак, холостая и одинокая жизнь моя была закончена, и я начал новую семейную жизнь».

В Елисаветграде у Достоевских родились четверо детей – Евгения, Мария, Александр и Варвара (Мария умерла в младенчестве).

«С начала лета 1856 г. в Елисаветграде начали ходить упорные слухи о скором уничтожении военных поселений, – пишет Достоевский. – Все эти слухи невольно заставляли меня подумывать о своей службе. Ясно, что с уничтожением военных поселений должность городового архитектора в Елисаветграде, то есть должность официальная, по военному министерству, должна была уничтожиться, и я, по всем вероятиям, должен бы был остаться за штатом. Перспектива незавидная. (…)

Я долго раздумывал о своем служебном положении и наконец решил ехать в Петербург и лично хлопотать о перемене службы. В сентябре я подал в строительный комитет форменный рапорт о разрешении мне отпуска на 28 дней для поездки в Москву и Петербург по домашним обстоятельствам. (…)

Тогдашнее путешествие было не то, что нынешнее, сел в вагон да и помчался! Нет, тогдашнее путешествие было более затруднительно, но зато и более оставляло впечатлений. От Елисаветграда до Москвы считалось 1070 1/2 верст, и проехать их на перекладных с переменою лошадей, а за неимением своей повозки ждать последней на каждой станции с перекладкою всех вещей – чего-нибудь да стоило. Всех станций было 59!»

В Петербурге Андрей Достоевский подал новому начальнику путей сообщения Чевкину прошение о переводе и встретился с генералом Ростовцевым, чтобы заручиться его поддержкой. Прошение было принято, генерал обещал поддержку, но как же медленно все происходило 150 лет назад!

А.М. вернулся в Елисаветград и стал ждать подходящей вакансии. В 1857 году родственники сообщили ему о вакантной должности городского архитектора Симферополя. Достоевский написал Чевкину и потом еще год ждал решения о переводе.

Летом 1858 года Андрей Достоевский навсегда покинул Елисаветград: «Едущих было: я, Доминика, батюшка, трое детей, нянька и девочка Маша, следовательно, пятеро взрослых и трое малолетних. Дети были еще очень малы: старшей Женечке было около 6 лет, Саше около 1,5 года, а Варечке всего лишь три месяца.

Мне удалось присмотреть случайно продававшуюся старую карету, постройки 30-х годов, которую я и купил за 50 рублей. Это был целый Ноев ковчег. И вот в назначенный к отъезду день, 15 июля, к 1 часу дня шестерик почтовых лошадей с ямщиком и форейтором были в совершенной готовности. Мы разместились в карете, и лошади легко сдвинули и покатили наш рыдван, который только покачивался из стороны в сторону на своих крепких и упругих круглых рессорах».

После Елисаветграда

В Симферополе Достоевский прослужил меньше двух лет, потом был переведен на должность губернского архитектора в Екатеринослав (Днепр). А в 1865 году получил назначение на должность ярославского губернского архитектора.

«Первое впечатление по осмотру города было не совсем благоприятно, – пишет Достоевский о Ярославле. – Все губернские города, в которых я живал и которые проезжал, имеют всегда одну показную улицу (большею частью под названием Большой или Петербургской), в которой сосредоточены лучшие строения и которая составляет гордость города. В Ярославле же я такой улицы не нашел! Все улицы были порядочно обстроены, но зато и лачуг, которые сплошь и рядом в изобилии встречаются в других городах, я в Ярославле не встретил, а потому и большого эффекта поверхностный обзор города на вновь приезжего и не производил. Но взамен показной улицы здесь почти на каждом шагу встречались грандиозные постройки церквей, таких церквей, которые невольно заставляют засматриваться на них! Все это, взятое вместе, делает город Ярославль как бы исключением из всех других губернских городов».

В Ярославле Достоевский проработал больше 25 лет. В основном занимался строительством новых и реставрацией старых церквей. Кроме того, реставрировал Ростовский кремль и палаты царевича Дмитрия в Угличе.

Живя в Ярославле, Андрей Достоевский наконец стал более-менее регулярно общаться со старшим братом. Старшая дочь архитектора Евгения Андреевна вспоминала, что Федор Михайлович несколько раз приезжал к ним в Ярославль, а потом писал брату странные письма: «Тебе одному, кажется, досталось с честью вести род наш: твоё семейство примерное и образованное, а на детей твоих смотришь с отрадным чувством. Заметь себе и проникнись тем, брат, что идея непременного и высшего стремления в лучшие люди (в буквальном, самом высшем смысле слова) была основною идеей и отца, и матери наших, несмотря на все уклонения. Ты эту самую идею в созданной тобою семье твоей выражаешь наиболее из всех Достоевских».

В 1887 году умерла Доминика Ивановна Достоевская. А в 1890-м архитектор ушел в отставку. Дочери его к тому времени вышли замуж, сыновья уехали в Петербург. Достоевский остался один. Именно в эти годы – с 1890-го и по 1897-й Достоевский окончил свои «Воспоминания», начатые еще в 1875-м году. Андрей Михайлович Достоевский умер от рака в 1897 году, похоронен на Смоленском православном кладбище в Петербурге.

А «Воспоминания» провинциального архитектора опубликовал в 1930 году его сын Андрей Андреевич. Интересна судьба и детей Андрея Достоевского – все они были людьми выдающимися, хотя и в самых разных областях. А поскольку почти все они (кроме младшего сына Андрея) родились в Елисаветграде, то тоже являются нашими земляками, о них – в следующих номерах «УЦ».