Анатолий Кривохижа: «Правду не надо выдумывать, ее надо показать»

Совсем скоро, 1 декабря, – очередной день рождения гордости не только Кропивницкого и Кировоградщины, но и всей Украины – Анатолия Кривохижи. О нем много сказано, показано, написано, но хочется еще говорить. А еще больше – слушать. Мы напросились к патриарху на очередное интервью.

Когда мы прощались, он сказал: «Я знаю, что это мое последнее интервью»… Ошибаетесь, Анатолий Михайлович! К вам в ваши без нескольких дней 96, сохранившему ясный ум, отменную память, мудрость, еще не раз обратятся с просьбой вспомнить, рассказать, научить.

Мы заранее обсудили вопросы, на которые хотели услышать ответы Мастера. (О триумфах в других странах, влиянии КГБ, казусах во время гастролей…) Он записал на листочке тезисы-ответы, держал этот листочек в руках, но беседу построил по-своему – наверное, так, как он «строил» хореографические постановки легендарного «Ятраня».

Для скептиков от филологии сразу поясним: мы спросили хореографа, какого рода все-таки слово «Ятрань». Он сказал: «Если речь идет о реке Ятрань, тогда женского. Если о нашем ансамбле, тогда мужского».

Учитель говорил о том, о чем многие знают. Но как было его не послушать еще раз! Ему хотелось вспоминать. Потрясающая память: имена, даты, места, события… Но признался, что память подводит, поэтому он сейчас ничего не пишет. Пусть говорит и вспоминает еще долго! (При этом он помнил, какие вопросы ему были предварительно заданы.)

– Я вам дарю свою книжку, в которой описана моя жизнь. (Подписал и подарил. – Авт.). Почитайте о раннем периоде моего творчества, потому что пересказать я уже не смогу. А обо всем, что вас интересует, поговорим.

Культурная жизнь нашего города началась с корифеев украинского театра. Это была эпоха. И вообще у нас было несколько эпох. Мы все знаем о корифеях. А их дело продолжил Николай Анкудинов. Он окончил студию Ростислава Захарова, родоначальника драмбалета. Потом его призвали в армию, и он служил в нашем авиагородке. А в Доме пионеров, где сейчас школа Короткова, поставил «Кот в сапогах». Это было событие, и оно было на моих глазах. Но я тогда еще был ребенком. Мои одноклассники бегали на занятия к Анкудинову, а мне отец не разрешал: его так напугал Голодомор, что он считал танцоров, футболистов и голубятников дураками, не способными прокормить семью. А мне это так нравилось, и я тайком бегал на занятия хотя бы посмотреть.

Анкудинов – это была эпоха. Он сделал очень много. После демобилизации остался в Кировограде и во дворце Октября организовал коллектив, который при помощи Захарова уже делал балеты – «Бахчисарайский фонтан», «Кавказский пленник», концертные программы…

Еще до войны он со своими лучшими воспитанниками пошел в наш театр делать хореографические постановки. А во время войны я встретил его учеников – своих земляков: Валентина Дзержинецкого, Юру Фразеца в Австрии в госпитале. Я там находился после ранения, и к нам приехала бригада. Когда они перед нами выступали, атмосфера была такая, что все раненые на них смотрели, как на святых. Это была точка для меня. После этого я ни в какой другой профессии себя не видел.

Наша дивизия вернулась в Черкассы. Меня пугало то, что не имел профессии, специальности. Пошел в училище. Выбрал то, где не было сложной математики, – военно-ветеринарное училище в Ленинграде. Потом его перевели в Омск. Там готовили специалистов для кавалерии (лошади) и погранвойск (собаки). Но ни одного дня я по специальности не работал. И в училище я танцевал, а потом в институте физической культуры.

Когда учился в институте, дважды пытался перевестись в Москву в ГИТИС – супруга моя была из Москвы и решался вопрос жилья. Но в то время на учебу брали из стран народной демократии. Окончив институт, я взял программу ГИТИСа и занялся самообразованием, что помогло мне в работе на кафедре у Короткова и в написании книг по композиции.

Женился, надо было семью кормить. Пошел работать в филармонию – танцевал там. Потом стал руководить коллективом художественной самодеятельности омского завода, куда со временем приехал Коротков. Поскольку я окончил институт с красным дипломом, у меня было свободное распределение. Я попросился в Кировоград, на родину.

Здесь в клубе Калинина стал работать в самодеятельности. После Анкудинова там десять лет ничего не было, никто ничего не делал. Началась работа по созданию «Ятраня». Мы занимались пять раз в неделю. Но я из России привез русские танцы. Как мы в Украине молились на Анкудинова, там молились на Моисеева. Я сразу поставил аж пять русских танцев.

Мне многие помогали. Один из них – начальник областного управления культуры Александр Миронович Жеребцов. Никакого отношения к клубу Калинина он не имел, но вывел меня на руководство горкома, обкома.

В жизни играет роль то, что нужно быть в определенное время в определенном месте с определенными возможностями и предложениями. Приехал к нам Вирский. И наше руководство решило показать, что у нас есть. Он посмотрел на «Ятрань» и сказал: «Наверное, я возьму ваш коллектив в Москву на “декаду”. Туда надо ехать с русским танцем, а у нас танца такого уровня нет».

Ансамбль Вирского, хор Веревки, оперный театр, военный ансамбль Киевского округа. Уровень такой!!! И мы, «Ятрань» из Кировограда. Это к ответу на ваш вопрос о том, что нужно делать то, что другие не умеют. Мы это делали. Сам Вирский мне сказал: «С русским материалом все хорошо. Но ты живешь в Украине, решай вопрос с украинскими танцами».

Нина Павловна Сухорянская, секретарь обкома партии по идеологии, ездила с нами на гастроли в Киев. А партийные деятели, ее коллеги, которые, кроме себя, больше никого не видели, называли ее «секретарем по “Ятраню”». Она нас опекала. Помню, что свои личные деньги платила, чтоб наш ансамбль правильно осветили во время выступления.

Какая была в то время атмосфера! Как нас поддерживали! Как финансировали! Инструменты заказывали для именитых ансамблей Украины, Киева и для нас. За валюту брали, из-за рубежа привозили. Начались выступления на правительственных концертах. Только в Киеве на концертах съездов партии – с 20-го по 27-й – мы выступали.

Отвечаю на ваш вопрос: в других областях тоже были танцевальные коллективы, только не такого уровня, как наш. Лидером, конечно, был Вирский, и мы вначале ему подражали. Но я вовремя понял, что достичь его уровня в самодеятельности невозможно. А очередь подражателей с каждым годом росла. Жизни не хватило бы, чтоб тебя заметили. Значит, надо было придумывать что-то свое.

Помог случай. Министр культуры Ростислав Бабийчук где-то нас увидел, вызвал в Киев, мы выступили в театре оперетты. А потом во Дворце спорта выступал коллектив Моисеева. И министр ему говорит: «У нас есть чудесный коллектив из Кировограда, замечательная программа». А мы, действительно, были единственным в Украине самодеятельным коллективом, который имел программу из двух отделений. А еще министр добавил: «Руководитель добился того, что в его коллективе никто не курит и не пьет». Преувеличил, конечно. И курили, и иногда заводские выпивали. Моисеев сказал, что не смог этого добиться в своем коллективе, и захотел на нас посмотреть.

Короче, Моисеев на нас посмотрел, после чего стали поступать предложения. Мы выступали в Москве в Колонном зале. И стали общаться, сотрудничать с Моисеевым и даже стали спутником его ансамбля. Что, замечу, очень не понравилось кое-кому в Киеве.

В этот период в Кишиневе проходил Международный фестиваль народного танца, в котором почему-то Украина не участвовала. Но группа руководителей украинских танцевальных коллективов там была. Я об этом много раз рассказывал. В первом отделении были поляки, чехи, пожилые люди, фольклор… Ну, посмотрели. А потом, во втором отделении, выступают югославы. Не как у нас – ансамбль танца, а поют, пляшут, обряды показывают. Когда я увидел этот уровень, решил: надо делать то, что другие не могут. Это была правда народной простоты, природности, исконности. И у нас она была. И почему это все не перенести на сцену?

Но сначала у меня опустились руки. Я вернулся домой и три дня не мог выходить на работу. Даже хотел уволиться, потому что понял, что я не то делал раньше. Меня поддержали: моментально организовали для нас кинофотолабораторию, закупили оборудование, нашли специалистов. Мы связались со специалистами из других областей, в первую очередь, западных, платили им деньги, чтоб они привезли нам «чернозем» – колорит украинского народного танца. К нам приезжали и показывали. Мы это все перелопатили, на это ушло года два. Правду не надо было выдумывать, ее надо было показать.

Я сам несколько раз ездил на Западную. Что значит поехать собирать фольклор? Ты приехал – тебя никто не ждет. Мы договаривались, когда у них колядки, свадьбы, пасхальные празднества. Все это надо было видеть, снять на пленку. Это же правда! Впоследствии первое отделение нашей программы была «обрядовая календарность»: веснянки, колядки, свадебный «поворотник», а второе – региональная достоверность. Почти все из этого есть в Музее хореографии. Не хватает два комплекта…

Через год после сделанной новой программы к нам стали приезжать импресарио. По первому заходу за рубеж поехала группа Вирского, а по второму – сборный концерт СССР, в том числе и мы.

Там тоже были некоторые казусы. В Совмине замминистра повел меня к большому начальнику, тот сказал, что наш ансамбль надо «усилить». Ему сказали, что мы работаем по линии Госконцерта, и туда вмешиваться никто не имеет права. Все свелось к тому, что после первого концерта «московскую» группу раскритиковали в пух и прах и предложили уехать домой. А нас, «Ятрань», еще на три месяца оставили. В Канаде – три концерта, четырнадцать – в Англии…

Вы спрашивали о влиянии КГБ на нашу деятельность. Вот в этой поездке нам настоятельно предложили взять двух человек «из ансамбля Моисеева», которые смогут подстраховать наших танцоров. Я предложил своих дублеров, но из Москвы позвонили и сказали, что «мои» имеют проблемы с паспортами. Деваться было некуда. Поехали они с нами. На первом же концерте в Нью-Йорке у одного из них якобы приступ печени…

Как бы там ни было, наутро «Нью-Йорк Таймс» написала о том, что наша программа – лучшая в мире!

Потом были обвинения в адрес Червинской в том, что она в магазине якобы взяла пеньюар и не заплатила. Оговорили какие-то девочки. А переводчицей была сотрудница Госконцерта, а это тоже КГБ. Червинскую хотели отправить домой, но все уладилось, она осталась. Потом двое наших ребят были пойманы на воровстве колбасы из супермаркета в Англии. Их задержали, оштрафовали. А мне потом в Москве сказали: «Мы думали, что вы такие “случаи” не привезете». Но что делать? Было…

После этого были большие неприятности, нас восемь лет никуда не выпускали, хотя хотели видеть коллектив в том числе в Японии. А меня почему-то терпели – участвовал в Олимпиаде-80. Делал представительство украинских коллективов из 250-ти человек. На Всемирном фестивале молодежи я сводил три республики: Украину, Белоруссию, Молдавию. Все проходит на ура. Но за мной КГБ смотрит в оба глаза: в номер кого-то подселяют, получаю какие-то письма…

Признаюсь: имел неосторожность, докладывая о поездке в обкоме, сказать, как некоторые их товарищи там себя вели. А этого нельзя было делать. Меня пригласили в обком – к Ивану Павловичу Олифиренко. Он сказал: «Тебе надо идти в филармонию. Не дадут работать здесь. Но мы поможем»…

Правда, помогли: купили автобус… На этом закончилась эпоха «Ятраня». Как и не было. Репетиционный зал сделали спортивным. Куда делись инструменты – не знаю. Но появились «Зоряне». Работали и работают, но они на эпоху не тянут. А «Ятрань» – это была эпоха…

Причина не состоятельности «Зорян» – в слабых исполнителях, текучке из-за низкой зарплаты. А главное – после меня там некому было создавать театр музыки, песни и танца.

Мы прощаемся. Анатолий Михайлович говорит, что приготовил четверостишие на свою могилу. Есть много примеров, когда люди, приготовившие свой уход, живут еще долго. Поэтому цитируем:

«Він “Ятраню” себе віддав,

Торуючи йому дорогу.

І, щиро дякуючи Богу,

Він радість людям дарував»…